Entendensa de Be

Аббревиатуры

G.A.Pal. – Реестр Инквизиции Жоффре д’Абли (1308-1309). Изд. Annette Pales Gobilliard. L’inquisiteur Geoffroy d’Ablis et les cathares en comte de Foix. CNRS. 1984

B.G.Limb. - Приговоры Бернарда Ги (1308-1323). Изд. Philip a Limborch. Historia Inquisitionis, vol. II. Amsterdam, 1692.

B.G.Pal. - Изд. Annette Pales Gobilliard. Le Livre des sentences de l’inquisiteur Bernard Gui. CNRS 2002.

J.F.lat - Реестр Инквизиции Жака Фурнье (1318-1325). Латинское издание Jean Duvernoy, Le Registre d’Inquisition de Jacques Fournier, eveque de Pamiers, 3 vol., Privat, 1965.

J.F. – Французское изд.: Jean Duvernoy, Le Registre d’Inquisition de Jacques Fournier, eveque de Pamiers, 3 vol., Mouton, 1977-1978.

B.G.Mol. - Изд. Georges Mollat, Бернард Ги. Учебник инквизитора Practica Inquisitionis. Le manuel de l’inquisiteur de Bernard Gui. 2 vol. Les Belles Lettres, 1964.

B.de Caux. Duv – Реестр Бернара де Ко (1246-1247). Изд. Jean Duvernoy, «Registre de Bernard de Caux, Pamiers, 1246-1247” Extr. Bulletin de la Societe Ariegeoise des Sciences, Lettres et Arts, 1990.

Comptes royaux – Королевские счета (1314 -1328). Изд. Robert Fawtier et Francois Maillard. Documents financiers. Comptes royaux, 1285-1328. Recueil des Historiens de la France, 1953-1961.

H.G.L. – Общая история Лангедока. Histoire generale de Languedoc. (Dom Devic et Dom Vaissete), Privat et Claude Tchou для Bibliotheque des Introuvables, 2004.

Baudon, Relations – Charles Baudon de Mony, Relations des comtes de Foix avec la Catalogne jusqu’au commencement du XIV siècle. Paris, Alphonse Picard et fils, 1896.

Brenon, Archipels – Anne Brenon. Les Archipels cathares. L’Hydre Editions, 2002.

Brenon, Femmes - Anne Brenon. Les Femmes cathares. Tempus, 2005.

Brenon, Inquisition - Anne Brenon. Inquisition a Montaillou (1300-1325). L’Hydre Editions, 2005

Duvernoy, Histoire - Jean Duvernoy, Histoire des cathares. Privat, 1977

Duvernoy, Pierre Autier - Jean Duvernoy, “Pierre Autier” в Cahiers d’Etudes cathares. 47, automne 1970, p. 9-49.

Nelli, Ecritures – Rene Nelli. Ecritures cathares. Nouvelle edition actualisee et augmentee par Anne Brenon. Le Rocher, 1995

Pailhes, Comtes – Claudine Pailhes, L’Ariege des comtes et des cathares. Milan, 1992

Хронология

Катаризм в Лангедоке и Пейре Отье

XIII-XIV века

(События жизни Пейре Отье отмечены «тире»)

1194-1222     Апогей катаризма в Окситании. Раймонд VI - граф Тулузский. Раймонд Рожер Тренкавель в это время виконт Каркассона и Альби, Раймонд Рожер IV граф де Фуа, а Филипп Август – король Франции.

1198-1216      Понтификат Иннокентия III.

1202-1206      Поражение цистерцианских миссий, посланных Папой в Лангедок.

1206               Начало контр-проповедей Доминика из Калеруэги и Диего из Осмы.

1208              Убийство легата Пьера де Кастельно. Призыв Папы к крестовому походу против графов, защищающих еретиков.

1209           Начало крестового похода. Массовое убийство в Безье, взятие Каркассона, смерть Раймонда Рожера Тренкавеля. Симон де Монфор – виконт Каркассона.

1210-1215     Симон де Монфор завоевывает виконтство Тренкавеля и становится графом Тулузским. Огромные массовые костры еретиков.

1213        Битва при Мюрет. Поражение окситано-каталонской коалиции и победа Монфора. Смерть короля Арагона, который пришел защищать своего шурина, Раймонда Тулузского.

1215        IV Латеранский Собор лишает земель графа Тулузского в пользу Симона де Монфора.

1216             Начало реконкисты Раймонда VI Тулузского и его сына, молодого графа.

1218             Симон де Монфор убит при осаде Тулузы. Окситанская реконкиста.

1222-1249   Раймонд VII граф Тулузы.

1223-1241  Рожер Бернат II граф де Фуа.

1224         Раймонд Тренкавель возвращается в Каркассон. Амори де Монфор, побежденный, передал свои права Французской короне.

1226        Королевский крестовый поход Людовика VIII. Каркассон становится французским сенешальством.

1226-1270  Людовик IX (Святой) король Франции.

1227-1229  Войны в Кабарете и Лиму. Последнее сопротивление вассалов Тренкавеля против королевской французской армии.

1227-1239  Кровавые пред-инквизиторские миссии Конрада Марбургского в немецких землях и Робера ле Бугра во Фландрии, Бургундии и Шампани.

1229           Договор Мо-Париж. Капитуляция Раймонда VII Тулузского и Рожера Берната II де Фуа. Окончание Альбигойского крестового похода. Королевскими французскими сенешальствами становятся Каркассон-Безье и Бокер-Ним. Катарские Церкви уходят в подполье.

- Около 1232    Первый Пейре Отье и его жена Раймонда принимают Добрых Людей в своем доме в Аксе.

1233                 Папа Григорий IХ основывает Инквизицию

1237           Расследования, осуждение на костер, совершенные епископом Уржель в виконстве Кастельбо и Сьерра де Кади.

1239             Костер в Мон-Эме в Шампани (180 сожженных). Уничтожение катарской Церкви Франции.

1240                Война виконта. Раймонд Тренкавель терпит поражение, пытаясь отвоевать свои владения у короля Франции.

1241-1265            Рожер IV граф де Фуа.

1242-1243          Война графа. Раймонд VII собирает коалицию против короля Франции, но его союзники побеждены.

16 марта 1244   Костер в Монсегюре (225 сожженных). Уничтожение катарских Церквей Тулузен и Разес.

- Около 1245        Рождение Пейре Отье, будущего нотариуса из Акса, возможно, внука первого Пейре Отье.

- Около 1246      Первый Пейре Отье упоминается как Добрый Человек, а его сын Раймонд как его проводник.

1246-1248        Расследования инквизитора Бернарда де Ко в графстве Фуа.

1249              Смерть Раймонда VII Тулузского. Ему наследует его зять, Альфонс де Пуатье, брат Людовика  IХ.

1258              Договор в Корбей, который обозначил границы между Францией и Арагоном.

4 сентября 1258     В Перпиньяне сожжен как рецидивист Бернат д’Айю, дядя графа де Фуа.

1265-1302            Рожер Бернат III граф де Фуа.

2 ноября 1269     Инквизиция Арагона осудила на эксгумацию и костер останки графини Эрмессенды де Фуа и ее отца Арнота де Кастельбо.

1271               Смерть Жанны Тулузской и Альфонса де Пуатье. Присоединение графства Тулузского к королевскому домену.

Июнь 1272           Рожер Бернат III де Фуа заточен в Каркассоне королем Франции.

- 17 февраля 1273     Первый известный акт Пейре Отье, «гражданского нотариуса Акса и Лордата» (нотариальное расследование по поводу арагонской принадлежности замка Лордат).

- 6 мая 1275      Второй акт Пейре Отье, «нотариус присягнул в присутствии Гийома де Роде, публичного нотариуса Тараскона, который его подписал» (граф де Фуа оставил жителям Андорры их право cugutia в обмен на их феодальное подчинение).

1278             Костер на аренах Вероны (200 сожженных). Уничтожение итальянских катарских Церквей.

1280-1283             Рожер Бернат де Фуа узник короля Пере III Арагонского в Балагуэре.

- 5 июня 1284      Третий акт Пейре Отье, «гражданского нотариуса Акса» (копия договора между графом де Фуа и де Палларс и виконтом де Кардона).

1285                    Заговор против архивов каркассонской Инквизиции. Письмо консулов бурга, обличающих условия в Муре Каркассона.

1295-1305           «Каркассонское безумие».

- 1297             Обращение Пейре и Гийома Отье; они продали свое имущество и уехали в Италию.

- 1299- зима 1300     Великое возвращение из Италии Добрых Людей. Миссии в Тулузе и Сабартес.

- Лето 1300        Пейре Отье в Ларнате со своим братом Гийомом посвящает сына Жаума и Понса Бэйля. Несколькими месяцами спустя Пейре и Гийом Отье посвящают также Понса де На Рика.

- 1300-1301             Первые миссии в Разес, Лаурагес и Тулузской Гаскони.

- 1301                      Большое собрание Добрых Людей в Лиму.

- 2 марта 1302       Пере Отье уделяет утешение на ложе смерти Рожеру Бернату III де Фуа в его замке в Тарасконе.

1302-1315            Гастон I – граф Фуа-Беарна.

                             Убийство в Ананьи. Смерть Папы Бонифация VIII.

                             Народ Каркассона с Бернатом Делисье и Жаном де Пикиньи штурмует Мур.

1303-1316            Жоффре д’Абли инквизитор Каркассона.

1303-1304             Понтификат Бенедикта ХI.

29 ноября 1304    Сорок консулов и именитых людей были повешены в Лиму.

1304-1305             Возвращение катарского диакона Берната из Монтегут в Тулузен.

1305                      Предательство Гийома Пейре-Кавайе.

Март 1305            Арнот Дюпра является преемником Гийома Муриса, инквизитора Тулузы.

Весна или лето 1305 Гийом Белибаст убивает пастуха и уходит в подполье к катарам.

5 июня 1305      Папой избран Клемент V.

- 8 сентября 1305 Арест, а затем бегство Жаума Отье и Праде Тавернье. Пейре Отье и Амиель из Перль бегут в Верден-Лаурагес, Прюнет, а потом в Борн. Верующие из Арка и Прюнета отправляются в Лион к папскому исповеднику.

28 сентября 1305     Повешены 15 консулов и именитых людей Каркассона.

Осень-зима 1305  Инквизиторские облавы в Лаурагес (Верден и др.) и в Тулузен (Борн и др.).

1305-1306           Расследования каркассонской Инквизиции в Разес. Арест семьи Белибастов.

24 июня 1306    Гильельма Маури поселяется в Рабастене с братьями Белибастами.

Июль 1306         Схвачены проводники Пейре Раймонд дез Уго и Гийом Фалькет.

Сентябрь 1306  Смерть Арнота Дюпра.

- Праздник Всех Святых 1306   Пейре Отье посвящает Пейре Санса в Бельвезе.

- Зима 1306-1307  Посвящение Рамонета Фабра возложением рук Пейре Отье, Пейре Санса и Фелипа де Талайрака вв Верльяке.

- Между 1306 и 1308  Шесть членов семьи де Лантар из Монклер получили утешение на ложе смерти от Пейре Отье.

1307-1323       Бернард Ги инквизитор Тулузы.

- 1307             Пейре Отье утешает Бараньону Пейре в Бопюй у Арнота Мауреля.

- Лето 1307  Последнее путешествие Пейре Отье в Сабартес.

3 марта 1308  Первое Генеральное Сермон Бернарда Ги. Первые костры рецидивистов.

- Пейре Сансу удается бежать и предупредить Пейре Отье в Рабастене.

Май 1308     Первые расследования Жоффре д’Абли в Сабартес. Семья Отье допрошена. Первая инквизиторская зачистка в Монтайю.

- 24 июня 1308     Пейре Отье в Буийаке беспокоится о Пейре Сансе.

- 29 сентября 1308 – 23 мая 1309   Пейре Отье прячется в Верльяке у Бертрана и Видали Саллес.

- 3 марта 1309    Жаум Отье сожжен в Каркассоне.

- Пост 1309     Гийом Отье посещает своего брата Пейре в Верльяке. Фелип де Талайрак и Гийом Белибаст бегут из Мура Каркассона и достигают Эмпурдана. К лету Фелип возвращается в Лаурагес.

- Весна 1309     Пейре Отье и Пейре Санс посвящают Санса Меркадье в Верльяке. Схвачен проводник Пейре Бернье.

25 мая 1309       Второе Генеральное Сермон Бернарда Ги. Проводник Гийом Фалькет осужден на тесный Мур, а Пейре Бернье, рецидивист, передан светской власти для сожжения.

- Июнь 1309             Пейре Отье и его проводник Пейре Саллес прибывают на хутор братьев Маурелей, Бургундцев, между Верденом-на-Гаронне и Буийаком в Тулузской Гаскони.

- Июнь-июль 1309    Пейре Отье прячется на хуторе братьев Маурелей. Санс Меркадье навещает его. Оба они покидают хутор и возвращаются в Бопюй.

25 июля (день Святого Иакова) 1309   Инквизиционные обыски в Верльяке, Бельвезе, Рабастене, Варенн и т.д. Санс Меркадье присоединяется к Пейре Сансу, который прячется в Марньяке, около Монклер.

- 10 августа (день Святого Лаврентия) 1309   Увещевательное послание Бернарда Ги о поимке Пейре Отье, Пейре Санса и Санса Меркадье. Санс Меркадье совершает самоубийство.

- Середина августа 1309   Арест Пейре Отье, когда он вместе с дочерью Гильельмой покинул хутор Бургундцев. Он узник Бернарда Ги в Тулузе.

15 августа или 8 сентября 1309   Облава в Монтайю Инквизицией Каркассона.

- Октябрь 1309      Амиель из Перль схвачен в Верден-Лаурагес и подвергнут перекрестному допросу с Пейре Отье Инквизицией Тулузы. Раймонд Фабр, схваченный в Верден-Лаурагес, переведен в Инквизицию Каркассона. Он отрекся.

23 октября 1309      Бернард Ги провозглашает приговор, обрекающий на костер Амиеля из Перль, «в спешном порядке», в связи с объявленной тем голодовкой.

Осень 1309         Пейре Санс, Фелип де Талайрак и Гийом Отье прячутся у семьи Уго возле Тарабель.

Конец 1309 года     Гийом Отье арестован в Лаурагес и сожжен в Каркассоне.

Зима 1309-1310      Костер Андрю из Праде.

Январь 1310       Инквизиторский обыск у семьи Уго. Пейре Сансу удалось бежать. Арестованы Понс и Бруна дез Уго.

Весна 1310     Костер Арнота Марти в Каркассоне. Фелип де Талайрак, узник в Тулузе, возможно, тоже вскоре был сожжен в Каркассоне.

5 апреля 1310     Третье генеральное Сермон Бернарда Ги. 61 верующий осужден на Мур, в том числе и проводник Пейре Раймонд дез Уго; 17 рецидивистов осуждены на костер, в том числе и Пейре Гийом из Прюнет.

6-9 апреля 1310      В Тулузе сожжены 16 рецидивистов.

- 9 апреля 1310      Приговор Пейре Отье, вынесенный Бернардом Ги и Жоффре д’Абли.

- 10 апреля 1310    Костер в Тулузе Пейре Отье и Пейре Гийома из Прюнет.

24 апреля 1310    Проводник Гийом Фалькет с четырьмя товарищами бежал из Мура Тулузы.

1312                Азалаис, вдова Пейре Отье, его дочь Монтана и его сын Арнот; брат Пейре Отье Раймонд и его жена Эксклармонда; Гайларда, вдова Гийома Отье; их племянники Гийом и Пейре де Роде, отмечены как узники Мура Каркассона.

23 апреля 1312       Четвертое генеральное Сермон Бернарда Ги.

22 мая 1312       Генеральное Сермон Жоффре д’Абли в Каркассоне.

20 сентября 1313   Пейре Раймонд дез Уго в своих застенках объявил голодовку и был осужден на костер как еретик и рецидивист.

7 марта 1316        Пятое генеральное Сермон Бернарда Ги.

1318-1325           Жак Фурнье епископ Памье и инквизитор в графстве Фуа.

1319                   Процесс Берната Делисье, который вели Жак Фурнье и епископ Сен-Папуля.

Великий Пост 1321     Гийом Белибаст схвачен в Тирвии (графство дю Паллар). Он был передан Инквизиции Каркассона и позже сожжен в Виллеруж Терменез после сентября 1321.

24 апреля 1323         Генеральное Сермон каркассонской Инквизиции. Четыре рецидивиста осуждены на костер.

12 августа 1324        Генеральное Сермон Жака Фурнье в Памье. Пейре Маури из Монтайю осужден на тесный Мур.

1325               Одна рецидивистка сожжена в Каркассоне.

1329           Четверо рецидивистов сожжены в Каркассоне. Последние приговоры Инквизиции в Памье.

Библиография

Основные документальные источники

Трактаты и ритуалы катаров

Rene Nelli. Ecritures cathares. Nouvelle edition actualisee et augmentee par Anne Brenon. Le Rocher, 1995.

Акты Пейре Отье и другие документы

Акт 1273 года: Barselona, Archivo de la Corona de Aragon, perg Jaime I 2143. Ed. Charles Baudon de Mony, Relations des comtes de Foix avec la Catalogne jusqu’au commencement du XIV siècle. Paris, Alphonse Picard et fils, 1896, vol. 2, p. 149-152.

Акт 1275 года: Paris, A.N. J 879, 73. Ed. Charles Baudon de Mony, op. cit., vol. 2, p. 152-154.  Trad. Jean Duvernoy, “Le droit de cugutia et le pareage d’Andorre” dans Heresis 18, juin 1992, p. 43-53.

Акт 1284 года: Paris, A.N. J 879, 79. Ed. Charles Baudon de Mony, op. cit., vol. 2, p. 217-220.

Foix, A.D. Ariege, E6: Inventaire general de tous les actes, titres et papiers qui sont trouves aux archives de la tour ronde du chateau de Foix en l’an mil sept cent soixante.

Foix, A.D. Ariege, E7: Inventaire contenant le releve des cates trouves aux archives de la tour ronde du chateau de Foix en 1760, portant sur divers lieux d’Espagne.

Инквизиторские архивы

Registre de Bernard de Caux (1246-1247).

Ed. Jean Duvernoy, “Registre de Bernard de Caux. Pamiers, 1246-1247”. Extr. Bulletin de la Societe Ariegeoise des Sciences, Lettres et Arts, 1990.

Registre d’Inquisition de Geoffroy d’Ablis (1308-1309)

Ed. Annette Pales Gobilliard. L’Inquisiteur Geoffroy d’Ablis et les cathares en comte de Foix. CNRS, 1984.

Sentences de Bernard Gui (1308-1323).

Ed. Philip a Limborch. Historia Inquisitionis, vol. II, Amsterdam, 1692.

Ed. Annette Pales Gobilliard. Le Livre des sentences de l’Inquisiteur Bernard Cui. CNRS, 2002.

Registre d’Inquisition de Jacques Fournier (1318-1325)/

Ed. latine, Jean Duvernoy, “Le Registre d’Inquisition de Jacques Fournier, eveque de Pamiers”. 3 vol., Privat, 1965. Trad. Fr.: Jean Duvernoy, “Le Registre d’Inquisition de Jacques Fournier. eveque de Pamiers”. 3 vol., Mouton, 1977-1978.

Registre d’Inquisition de Carcassonne (1320-1329). Transcriptions inedites de Jean Duvernoy.

Sentences de Jean dе Beaune et Jean Duprat, Paris, BnF Doat 28.

Sentences de Henri de Chamyou et Dоminique Grima, Paris, BnF, Doat 27.

Bernard Gui, Mаnuel de Inquisiteur.

Ed. Georges Mollat, Practica Inquisitionis. Le manuel de l’inquisiteur de Bernard Gui. 2 vol. Les Belles Lettres, 1964.

Comptes royaux (1314-1328).

Ed. Robert Fawtier et Francois Maillard. Documents financiers. Comptes royaux, 1285-1328. Recueil dеs Historiеns de la France, 1953-1961.

Специальные исследования

Martin Aurell (dir), collectif, Les Cathares devant l’Histoire. Melanges offerts a Jean Duvernoy. L’Hydre Edition, 2005.

Anne Brеnon, Les Femmes cathares. Tempus, 2005.

Anne Brеnon, Inquisition a Montaillou (1300-1325). L’Hydre Edition, 2005.

Anne Brеnon, Le Choix heretique. Dissidence chretienne dans l’Europemedievale. La Louve Editions, 2006.

Veronique Crapella. Des cathares a Arques. Lacour, 1999.

Jean Duvernoy. L’Histoire des cathares, Privat, 1977.

Jean Duvernoy, “Pierre Autier” dans Cahiers d’Etudes cathares, 47, automne 1970, p. 9-49.

Claude Gаuvard. Violence et ordre public au Moyen Age, Picard, 2005.

Florence Guillot. Fortifications, pouvoirs, peuplement en Sabarthes (Haute-Ariege) du debut du XI au debut du XV siècle. Prеsses universitaires du Septentrion, 1999.

Emmanuel Le Roy Lаdurie. Montaillou, village occitan. Gallimard, 1975.

Emmanuel Le Roy Lаdurie (dir.), collectif. Autour de Montaillou, un village occitan. Actes du colloque de Montaillou d’aout 2000. L’Hydre Editions, 2001.

Robert I. Moore. La Persecution: sa formation en Europe. Les Belles Lettres, 1991. Bibliotheque 10/18, 1997.

Mireille Mousnier. La Gascogne toulousaine aux XII-XIII siecles. Une dynamique sociale et spatial. Presses universitaires du Mirail, 1997.

David Nirnberg. Violence et minorities au Moyen Age. PUF, 2001.

Claudine Pailhes. L’Ariege des comtes et des cathares. Milan, 1992.

Olivier de Rоbert. Le Dernier Souffle du catharisme. Lacour, 1998.

Michel Rоquebert. Les Cathares. De la chute de Montsegur aux derniers buchers. 1244-1329. Perrin, 1998.

Две проповеди Пейре Отье

1. Пейре Отье для Пейре Маури (Арк, около 1302 года)

            «Пейре, я так счастлив встретить тебя. Мне сказали, что ты и в самом деле хочешь стать добрым верующим, и, если Богу так будет угодно, я покажу тебе путь к спасению Божьему, если ты захочешь мне поверить, как Христос показал Своим апостолам, которые не лгали и не обманывали. И это мы следуем их путем, и я скажу тебе причину, по которой нас называют еретиками: это потому, что мир ненавидит нас. И неудивительно, что мир ненавидит нас (1 Ио. 3:13), ибо так же он ненавидел Господа Нашего и преследовал апостолов Его. И нас самих ненавидят и преследуют по причине закона Его, которого мы твердо придерживаемся. Ибо тех, кто благ и желает быть твердым в вере, враги, когда те попадают им в руки, распинают и побивают камнями, как они поступали с апостолами, отказывавшимися отречься от единого слова своей веры.

            Ибо есть две Церкви: одна гонима и прощает (Мф.10: 22-23), а другая владеет и сдирает шкуру; и только та, которая гонима и прощает, следует истинным путем апостолов; она не лжет и не обманывает. А та Церковь, которая владеет и сдирает шкуру, - это Церковь Римская.»

            Означенный еретик (Пейре Отье) спросил тогда дающего показания (Пейре Маури) какую из этих двух Церквей он считает лучшей, на что означенный свидетель ответил, что весьма дурно владеть и сдирать шкуру. Еретик тогда продолжал: «Так вот именно мы - те, кто следует путем правды, мы, которые гонимы и прощаем». Дающий показания ему ответил: «Если вы действительно следуете путем правды апостолов, почему же вы не проповедуете в храмах, как это делают священники?»; на что означенный еретик ответил, что если б они проповедовали в храмах, как это делают священники, то «Римская Церковь сожгла бы нас незамедлительно, потому что она нас смертельно ненавидит» […] «И почему же Римская Церковь так сильно ненавидит вас?» […] Потому что если бы мы имели возможность ходить и проповедовать свободно, эту Церковь Римскую никто бы не слушал»; и люди предпочли бы избрать веру (еретиков), а не веру Церкви Римской, ибо они не говорят и не проповедуют ничего, кроме правды, тогда как Церковь Римская говорит большую ложь.                                                                                                [Пейре Маури] сказал тогда, что однажды он слышал, как брат-минорит проповедовал в церкви и говорил много хороших вещей; » [Пейре Отье] ответил: «Оставим речи этого брата-минорита и послушай-ка лучше, что я хочу тебе сказать, чтобы эти слова дошли до твоего сердца. Я сказал тебе, что Церковь Римская говорит большую ложь, и это так. К примеру, мы читаем в Евангелии, что спасутся только истинные христиане и истинные христианки. И видите, какова разница между Церковью Римской и нашей. В Церкви Римской, через несколько дней после рождения ребенка крестные отец и мать приносят его в храм. И когда они окажутся у дверей храма, приходит какой-нибудь поп, хороший или плохой, и этот поп спрашивает крестного отца, о чем же просит этот ребенок. И крестный отец отвечает, что о вере. И поп вновь спрашивает крестного отца: а что даст ему вера? Отец крестный отвечает: жизнь вечную. После этого ребенку дают имя, и крестный отец обещает, что этот ребенок будет добрым и верным христианином; что не мешает ему впоследствии сделаться злым человеком и лжецом».

            И еретик объяснил, что по этой причине он не придает никакой ценности крещению Церкви Римской, ибо это не сам ребенок лично обещает, что он сделается добрым и верным христианином, но некто другой обещает это вместо него.

            «У нас же наоборот, когда кому-нибудь исполнится хотя бы двенадцать лет – а мы даже предпочитаем восемнадцать – то есть, когда он будет обладать различением добра и зла, и захочет принять нашу добрую веру и стать нашим верующим, то после того, как он дает обещание, что будет верить в нас, мы говорим ему благие и убедительные слова. И тогда этот верующий обещает нам, что он будет добрым и верным, и что он будет делать не зло, но ничего, кроме добра, и что он будет пытаться сам и вместе с другими приводить множество верующих, мужчин и женщин, в нашу Церковь, каковая есть в праведности и истине». Ибо, сказал он, это большое благо - усиливать их Церковь. И он говорил, что такое крещение благое и стойкое, поскольку сам верующий обещает быть добрым и верным.

            И сказав это, еретик добавил: «Пейре, я сказал тебе много благих слов, в которых пребывает истина.» Он сказал, что хорошо знает, что происходит в Церкви Римской, ведь он был нотариусом. «И понял я, что жил в состоянии тяжкого греха, потому что не жил в правде и истине. И вот почему я оставил грех и пошел искать правду. И когда я нашел эту правду и сделался тверд в вере, тогда я вернулся в этот край, для того, чтобы передать нашим друзьям эту благую весть. А также для того, чтобы наша вера крепла. И она действительно ширится так быстро, что в этих землях снова появится много добрых верующих».

            И он добавил: «Не бойтесь больше, но пребывайте в радости, ибо нас ожидают прекрасные дни. Если бы вы знали, какие награды нам обещаны – но мы не можем сказать об этом никому, кто не сделается добрым христианином - иначе вы бы не вынесли горечи жизни на этой земле!» И он добавил: «Пейре, своими словами я дал тебе понять, что следует знать добрым верующим. И это истинно так…»

Выдержки из показаний Пейре Маури перед Жаком Фурнье, 1324, изд. Jean Duvernoу, Le Registre d’Inquisition de Jacques Fournier, 1318-1325, t.3, Toulouse, 1965, p. 123. Пер. Анн Бренон.

2. Пейре и Жаум Отье – Пейре де Гайаку (Тараскон, около 1304)

[Инквизитор] спросил меня, что говорили эти еретики [Пейре и Жаум Отье] о Церкви Римской, и я ответил, что они говорили, что она не имеет власти отпускать грехи, потому что она, как они говорили, осквернила себя и делала злые дела и подавала плохой пример, и что она не следовала дорогой спасения, но дорогой погибели. Они говорили также, что хлеб, положенный на алтарь и благословленный теми же словами, которыми Христос благословлял его в день Тайной Вечери со Своими апостолами, не становится настоящим телом Христовым, и что наоборот, нечестно и неистинно говорить такое, ибо этот хлеб и есть хлебом преходящим, созданным и порожденным из преходящего. Но хлеб, о котором Христос говорит в Евангелии: «Примите, едите… и т.д.» (Матф. 26:26) – это Слово Божье, и кровь, о которой говорится там же, подобно тому, что говорит Евангелие от святого Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан. 1:1). Ибо они считают, что Слово Божье – это и есть хлеб, о котором говорится в Евангелии, и что именно это слово является телом Христовым.

            Они говорили также, что брак, о котором говорится в Евангелии: «И будут два одной плотью» (Матф.19:5 и Мар. 10:8), практикуется в Римской Церкви не по Слову Божьему, но как подделка и притворство, по той причине, что в Евангелии сказано, что Бог установил брак в раю, и что речь идет о браке между душой и Духом, и участие в этом браке возможно в духовном смысле, а не в плотских телах и не в тленности, как это происходит в Церкви Римской.

            Они говорили также, что брак, о котором сказано в Евангелии: «Свободно выйти за кого хочет, только бы в Господе» (1Кор. 7:39) и «Будут два одною плотию» (Марк 10:8 и Матф. 19:5) практикуется в Церкви Римской только как видимость и фикция, и не согласно со Словом Божьим. Поскольку, если сказано в Евангелии, что Бог установил брак в раю, то речь идет о браке, заключенном между душой и духом, и в нем участвуют существа как можно более духовные, а не плотские тела, или происходящие из тления, как это происходит в Церкви Римской. Ибо в раю никогда не существовало преходящих тел, и ничего не являющимся чистым и полностью духовным, и Бог создал этот брак, чтобы души, павшие с неба из-за неосознанности и гордыни, и оказавшиеся в этом мире, вернулись к истинной жизни благодаря этому браку Духа Святого, то есть посредством добрых дел и воздержания от грехов, и чтобы «два были одной плотью», как мы читаем в Евангелии. Но что происходит в Церкви Римской? Они говорят, что там осуществляется соитие двух различных тел. Но это вовсе не два в одной плоти, а мужчина и женщина, каждый в своем собственном теле.

            Я также говорю и свидетельствую о том, что они говорили, что никому не следует почитать распятие, и что крестное знамение ни в каком случае не может ничему служить, потому что на кресте Бог испытал смерть и страшный позор. И они приводили нам пример: если бы человека повесили на дереве, то его родственники и друзья ненавидели бы это дерево, проклинали бы его, и никогда бы не хотели больше его видеть; то же самое можно сказать и об орудии казни, на котором повесили Бога, которого мы любим – мы ненавидим это орудие и не можем выносить его присутствия.

            Что касается крещения, то они, как нечестиво, так и с досадой, говорили о божественных таинствах, практикуемых Церковью Римской, потому что в Евангелии сказано: «Те, кто уверует, будут крещены водой Духа Святого и т.д.» (Матф. 3:11, Марк 16:16). Но вода, которой в Церкви Римской крестят детей, не есть водой Духа Святого, но водой материальной и преходящей, которая не имеет власти смывать грехи. А вода Духа Святого, о которой говорится в Евангелии, и которой мы должны быть крещены, как угодно Богу – это Слово Божье и добрые дела, и всякий, кто делает эти добрые дела и верит в это Слово, тот крещен водой Духа Святого.

            Что касается походов за море, эти еретики говорили, что это не имеет никакой ценности и что этим никакие грехи человеку не отпускаются, ибо, как сказано в Евангелии: «Кто хочет следовать за Мною, пусть отвергнется себя, возьмет крест свой и следует за Мною» (Матф. 16:24; Марк 8:34; Лука 9:23). Воистину, Христос не определял и не устанавливал ничего такого, как крест, обычный тленный предмет, который одевают те, кто идет за море. Только крест добрых дел и истинного покаяния и послушания Слову Божьему является крестом Христовым, и тот, кто действительно хочет следовать за Христом, должен отречься от самого себя и взять на себя именно этот крест, который не есть крестом преходящим, о котором обычно говорят.

            Они говорили также, что Папа, кардиналы, епископы, аббаты и священники не имеют власти прощать грехи, потому что они осквернены и, если вкратце, преисполнены злого духа, и только и делают, что злые дела, вместо того, чтобы почитать Слово Божье и следовать ему. Наоборот, они – идолопоклонники и лживые пророки (слова которых) приносят дурные плоды, а именно – тщету и ложь. И они – болтуны, жадны, скряги, блудливы, злоязычны, льстецы, богохульники, прелюбодеи, скупцы, нечисты и злодеи, как можно прочесть: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их.» (Матф.7:15-16). Это означает, что оскверненный не может очистить от скверны, но эти еретики… (не хватает листа)

Выдержка из показаний Пейре де Гайака перед Жоффре д’Абли, 1309, изд. Annette Pales Gobilliard, L’Inquisiteur Geoffroy d’Ablis et les cathares du comte de Foix, 1308-1309. Paris, CNRS editions, 1984, p. 334-338. Пер. Анн Бренон.

«Приговор Пейре Отье, еретику»

9 апреля 1310 года

            Во имя Господа Нашего, Иисуса Христа, аминь. Мы, брат Бернард Ги и брат Жоффре д’Абли, из ордена Проповедников, инквизиторы еретических извращений, которым делегирована апостольская власть в королевстве Франция, и Этьен де Порт, каноник Базас, официал Годьес, и Арнод дю Виллар, викарии досточтимого отца во Христе Монсеньора Гайлярда, милостью Божьей епископа Тулузы, направленные в город и епархию Тулузы.

Поскольку нами установлено ясно и законным образом путем следствия, как и благодаря многочисленным свидетельствам под присягой, сделанные в судебном порядке, а также из твоей исповеди, или, скорее, исповедания, столь мерзостного, сколь и богохульного, что ты, Пейре Отье, бывший нотариус и житель Акса, в Сабартес, епархия Памье, который был схвачен и задержан в епархии Тулузы, где в последние годы ты совершил множество преступлений ереси, еретиковал множество ныне покойных лиц, разлагая множество других, соблазнив их своими заблуждениями, искажая католическую веру своими ошибочными догматами; что ты, означенный Пейре Отье, являешься явным еретиком в течение многих лет, и ты придерживался и соблюдал, и сегодня ты заявляешь, что придерживаешься образа жизни, секты, обряда и веры, или лучше сказать вероломства людей, заявляющих, что они одни являются добрыми христианами, которых святейшая Церковь Римская преследует и осуждает, и обличает как еретиков совершенных или утешенных, но лучше сказать безутешных; что ты полагаешь, утверждаешь и заявляешь, что есть два бога и господина, один – благой, а второй злобный, говоря, что творение всех видимых и материальных вещей происходит не от Бога, Отца Небесного, не от Господа Иисуса Христа, но от дьявола, Сатаны, злого божества, которого ты назвал богом века сего, создателем и князем мира сего.

            Ты на тот же манер выдумал, что есть две Церкви, одна благая – твоя секта, о которой ты говорил, что она - Церковь Иисуса Христа, и что, придерживаясь ее веры, всякий может достичь Спасения и без которой никто не может этого сделать; и другая, злобная Церковь Римская, которую ты бесстыдно называл матерью блуда, базиликой дьявола и синагогой Сатаны, хотя она на самом деле мать и госпожа всех верных; и все ее иерархические ступени и ордена, и статуты ты оскорбительно и лживо высмеивал; и всех, кто следует и придерживается ее веры, ты, наоборот, называл еретиками и заблуждающимися, и ты догматизировал, как богохульно, так и нечестиво, что никто не может спастись в вере Церкви Римской.

            В той же степени все таинства Римской Церкви Иисуса Христа, то есть евхаристию, которая есть истинным и живым Телом Христовым, и крещение материальной водой, так же, как и конфирмацию, посвящение и соборование, обо всех вместе и о каждом в отдельности, ты своими богохульными устами, столь ужасно, сколь и неблагочестиво, утверждал, что они пусты и бесполезны; и ты осуждал таинство телесного брака, говоря, что он всегда совершается в грехе и никогда не может быть совершен без греха, и ты отрицал, что брак был установлен благим Богом. Что до воплощения Господа Иисуса Христа и Приснодевы Марии, то об этом ты заявлял безосновательные иллюзии, и ты богохульствовал своими неблагочестивыми устами, оскорбляя истинную реальность, отрицая, что у Него было настоящее человеческое тело и настоящая человеческая плоть нашей природы, и что Он по-настоящему воскрес в этом теле, но только по-видимости, и что Он сделал это ради нашего Спасения, и что Он поднялся в этом теле прямо к Отцу. Далее, ты лживо утверждал, что святая Мария, Матерь Божья и Господа Иисуса Христа, никогда не была женщиной из плоти, но вашей Церковью, твоей и тебе подобных, о которой ты говорил, что она – истинное покаяние, и это ты лживо выдумал в неблагочестии и лишенности всякого смысла, и ты догматизировал, что такова Дева Мария во тьме.

            Что до исповеди грехов, практикуемой священниками Церкви Римской, ты бесстыдно утверждал, что она не стоит ничего, и что ни Папа, и никакой другой представитель Церкви Римской, не имеет власти отпускать ни один грех. Но ты говорил и уверял, что ты сам и те, кто следует за тобою и подобны тебе, имеют власть отпускать все грехи тех, кто через возложение рук захочет быть принятым и придерживается твоей секты, твоей и твоих единоверцев. Ты также полностью отрицал воскрешение человеческих тел, выдумывая какие-то духовные тела и какого-то внутреннего человека, но ни ты, ни твои единоверцы не воскреснете в нем, как ты уверяешь, и никоим образом вы не воскреснете со святыми и праведниками, а в Судный День будете стоять по ту сторону, где нечестивые, и не познаете славы, но наказание.

            Все эти и многие другие заблуждения, которые скорее суть ужасы, столь мерзостные, сколь и преступные, ты, Пейре Отье, еретик, подтвердил, а мы слушали из твоих уст с ужасом, как и множество других слушали от тебя множество раз многие из этих заблуждений, и ты не желаешь ни отвергнуть эти заблуждения, ни покинуть их, ни поверить сердцем, ни исповедать устами веру Церкви Римской, но предпочитаешь отбросить ее самым постыдным образом, хотя мы и множество других честных людей, церковных и светских, множество раз призывали и побуждали тебя оставить твои заблуждения, признать и придерживаться веры Церкви Римской. Вследствие этого, поскольку ты, Пейре Отье, отказываешься отвернуться от своих заблуждений ереси и вернуться к истинной католической вере святейшей Церкви Римской и Господа Иисуса Христа, как тебя множество раз призывали, приглашали и в течение долгого времени убеждали, но ты держался своего вероломства и заблуждений очерствевшей души, мы, означенные инквизиторы и викарии, предварительно посоветовавшись со множеством мудрых людей, чтобы больная овца не заражала больше здоровых овец отары Господней, тебя, Пейре Отье, присутствующего здесь и отказывающегося обратиться в католическую веру, в этот день и в этом месте безапелляционно вызванного в суд, чтобы выслушать свой окончательный приговор, перед Богом и чистотой правой веры, перед святейшими Евангелиями, положенными перед нами, чтобы наше суждение исходило от лица Бога, чтобы наши глаза были устремлены к справедливости, когда мы заседаем в трибунале, окончательным приговором в данном акте и данным актом, мы объявляем и провозглашаем тебя еретиком, и как еретика передаем светской власти, с той оговоркой, что если ты пожелаешь обратиться и вернуться к церковному единству, и хранить его всю свою жизнь, то в этом случае мы сохраняем за собой полную свободу действий, по причине того, что ты совершил в области ереси, наложить на тебя наказание и оздоровительное покаяние.

            Этот приговор произнесен во время публичного объединенного Сермон инквизиторов в церкви Сен-Этьен в Тулузе, в четверг перед Пальмовым Воскресеньем, то есть в пятнадцатый день апрельских ид (9 апреля), лета Господня 1310. При этом присутствовали лично Монсеньор Гийом Унод, аббат Лезат, аббат Сен-Сернен Монсеньор Понс де Омеляс, верховный судья и помощник сенешаля Тулузы Жан де Латур, помощник вигье Тулузы Гийом де Моле, обычный судья Монсеньор Раймонд Коста, судья Риу, Монсеньор аббат Ломбера, Монсеньор Бернар д’Астарак, архидиакон Виллелонг, Монсеньор Раймонд Унод де Ланта, рыцарь, Монсеньор Бертран дю Фога, рыцарь, Монсеньор Жан де Крепи, королевский клерк, Раймонд Бернар де Дюрфор, архидиакон Клермона, Монсеньор Сикард Фротье, приор Илля, Монсеньор Этьен де Моклор, казначей Монсеньора епископа Тулузского, Монсеньор Сентюль де Глятен, викарий Монсеньора епископа Альби, Монсеньор Раймон Субиран, доктор декретов, Монсеньор Арнот Эскарбет, доктор права, Монсеньор Гийом де Латур, каноник Клермона, Элия де Вентадур, сын виконта Вентадур, Монсеньор Пьер де Прадине, Монсеньор Бернар, ректор церкви Альбиак item, консулы Тулузы, а именно: Аймерик Портье, Раймонд Гийом д’Эскалокен, Раймонд де Кастельно, Арнод де Монтоти, Мэтр Раймонд де Фонтане, Раймонд Атон Моран, Бернар Барро, Бернар де Линьерес, Гийом Понс де Морлян. Item, братья-Проповедники: брат Бертран де Роквилль, приор Тулузы, брат Арнот де Баррьер, лектор Тулузы, брат Уго де Нуайес, чтец приговоров, брат Аймерик де Мирамонт, лектор по Библи, брат Арнод де Жан, брат Раймонд де Жюмак, брат Пьер Раймонд де Л’Орт, брат Уго де Сан-Мартиаль, брат Элия Тельфонт, socius означенного инквизитора Тулузы, брат Жан Эстев, socius означенного инквизитора Каркассона, и большое число религиозных и светских лиц, клириков и мирян многочисленная толпа.

            И я, Пьер де Клавьер, гражданский нотариус Тулузы, приведенный к присяге на службе у Инквизиции, лично участвовал, принял и по поручению выше поименованного инквизитора Тулузы, написал этот документ и засвидетельствовал его своей обычной подписью.

            И я, Жан Маркиз, ректор церкви Сен-Пьер Делавит, в епархии Альби, и нотариус Инквизиции, участвовал лично, принял и подписал этот документ собственной рукой, засвидетельствовав своей обычной подписью.

Благодарности

            Эта книга написана в рамках изучения средневековой ереси, которому посвящена почти вся моя жизнь, но является результатом специального углубленного исследования инквизиторских архивов. Однако я не смогла бы написать ее так хорошо без моральной, интеллектуальной и эмоциональной поддержки моих близких, начиная с моей семьи – матери, супруга, детей и внуков, которым я выражаю всю свою благодарность, а также большому количеству моих коллег, единомышленников и друзей.

            И прежде всего – учителю. Последний период окситанского катаризма – который я называю «Зимой катаризма» - еще не слишком хорошо известен широкой публике. Ему было посвящено несколько новых исторических работ, действительно основанных на документах. Но практически один Жан Дювернуа – издатель реестров Инквизиции Жака Фурнье и один из лучших современных специалистов в области ереси и инквизиторских источников – по настоящему оценил личность Пейре Отье. В 1970 году он пролил на него свет в прекрасной биографической статье, озаглавленной просто – «Пьер Отье», появившейся в Cahiers d’Etudes cathares Эта изначальная работа послужила основой для многих разделов данной книги.

            Я с удовольствием попыталась также использовать недавнюю отличную университетскую работу молодого арьежского историка Оливье де Робера, посвященную последним дням катаризма в графстве Фуа: роль и личность Пейре Отье приобрели в ней свое истинное историческое измерение. В этой книге действительно можно почувствовать последнее дыхание катаризма – Lе dernier  soufflé du catharisme (Lacour, 1998).

            Но все же настоящий труд почти полностью является результатом моей работы над источниками. Для описания первой части жизни Пейре Отье – то есть периода, когда он был нотариусом – я опиралась только на хорошие фотокопии трех актов, написанных его рукой, первый из которых хранится в Барселоне (Archivo de la Corona de Aragon, perg Jaime 1, N 2143), два других - в Париже, в Сокровищнице Хартий Национальных Архивов (J 879, N 73 и 79). Изучение фондов Архивов департамента Арьеж ничего не дало – старые инвентарные книги с Е6 по Е7 хартий графства Фуа, к сожалению, исчезли. Нет также никаких упоминаний о нотариусе из Акса по имени Пейре Отье и в актах, хранящихся в Архивах департамента Атлантические Пиренеи – в бывшем виконтстве Беарн. Моя названная сестра и подруга Клодин Паильес очень любезно проводила эти исследования, а персонал Архивов департамента Арьеж чрезвычайно их облегчил.

            Но я также благодарю Клодин, как и Флоранс Гийот, за все, что они для меня сделали, за все наши страстные и частые дискуссии по поводу политических перипетий относительно графов де Фуа и славного нотариуса из Акса.

            Будучи Добрым Человеком, Пейре Отье вел свою жизнь и организовывал свое апостольское служение согласно правилам и духу трактатов и ритуалов катаров, которые впервые полностью перевел Рене Нелли в 1959 году: его Писания катаров прояснили то, как произошло обращение великого нотариуса. Будучи еретиком высокого полета с точки зрения Римской Церкви, он был почти вездесущим: ведь он постоянно упоминается в процедурных материалах инквизиторов Юга, которые действовали в первой трети XIV века: Жоффре д’Абли (Каркассон), Бернарда Ги (Тулуза) и Жака Фурнье (Памье). Погружение в архивы этих инквизиторов было вынужденным путешествием в одиночку. Я просто работала над существующими изданиями. Есть переводы текстов инквизиторов, сделанные Аннетт Пале Гобийяр, но я использовала ее издание только для работы над реестрами Жоффре д’Абли, предпочтя издание реестров Бернарда Ги Филиппа Лимборша, а реестров Жака Фурнье – Жана Дювернуа. Однако все цитаты, которые я привела, взяты из латинских или окситанских оригиналов и являются моими собственными переводами, или, по крайней мере, переводами, уточненными мной. Поэтому я также беру на себя и ответственность за возможный неверный смысл. Спасибо всем, кто вблизи или издали помогал мне в этом путешествии – Жорди Пассера, за то, что он передал мне полный ящик королевских счетов и за его исследования Practica Inquisitionis, Анни Казенаве за ее пассажи между горами и небом и исследования о культуре бедняков; Беверли Кинзли и Даниэле Мюллер за их внезапные догадки; Мартин Орель за ее доверие.

            И спасибо всему этому краю, образы которого я все еще держу в памяти, словно черно-белые фотографии – плавные линии его склонов и тени его скал. Спасибо всем этим местам – от Лордата до Уго, от Верден-Лаурагэ до Борна, спасибо товарищам невидимых дорог – Кристин Дьюлафе за взгляд археолога, открывающего пейзажи и черепки, и за ее дружеское присутствие; спасибо чудесной семье Марен, которая открыла для нас Бельвез.

            Спасибо Кристиану Шесса, который в Монтайю стал голосом доброго слова Пейре Отье; Филиппу де Роберу за братский диалог, в связи с чем я окончила книгу цитатой из Пьера Бэйля; и Жемме Сале Амиль за свет.

            Спасибо Ильве Хагман, моей шведской socia, которая все со мной разделила.

            Спасибо Одиль и Жаку Фоссатам, без которых я никогда не осмелилась бы писать истории…

            Спасибо также от всего сердца Мишелю Вивье, Рожеру Тейшону, «байли» Повидаля, и Терезе Бидар.

            И я дружески приветствую тех, кого не смогла назвать здесь по имени. Но кто прекрасно знает, что я их не забываю.

28

С  САМОЙ  ВЫСОКОЙ  ОГНЕННОЙ  БАШНИ

«Где те люди со взглядами без век

Бежавшие однажды от тебя

С самой высокой огненной башни»

Анри Гугот, «Монсегюр»

Все закончилось еще до Пасхи – удушливый дым рассеялся, а пепел проклятых был брошен в Гаронну. Тулуза могла праздновать Страсти и Воскресение Господне очищенной от всякой скверны и смрада ереси. В кафедральном соборе, под сводами которого раздавался перечень грехов и звучал праведный гнев приговоров, теперь можно было возносить гимны благодарности за христианский народ, воссоединенный с самим собой и с Богом… Благодаря генеральному Сермон инквизиторов и епископов и искуплению грехов массовыми кострами. Может быть, и нашлось несколько сильных духом, посмевших решиться на дерзновенное сравнение между Страстями Господними, которые должны были как раз отмечаться в следующую пятницу, Страстную Пятницу, 17 апреля, и мучительной смертью, которую претерпели все осужденные… Осужденные, которые были словно подобраны по принципу «каждой твари по паре» - муж и жена, мать и сын, молодые, вдовы и старики. Те, кто кричал, что он не хотят умирать. Но так же и те, кто умер, не жалуясь. Но все они умерли смертью, которую Бог весть почему принято называть «христианской»… В некоторых случаях мы даже говорим о мученичестве. Кто знает… Кто знает, что было у народа Тулузы в голове и сердце, и, может быть, кое-кто сжимал кулаки в карманах. Этого даже инквизитор не имел возможности узнать. Но историк нынешних дней может над этим поразмыслить…

Еретик

Пейре Отье выслушал свой приговор 9 апреля 1310 года . Это было четыре дня спустя после торжественного и слишком перегруженного «сеанса» пятого воскресения Великого Поста. Он был один. Можно задать вопрос, почему? Может быть, инквизиторы пытались особо выделить пример Старшего, главного еретика, специально собравшись ради него, чтобы лучше преподнести его дело. Но зачем нужно было ждать целых четыре дня? К примеру, длинное генеральное Сермон Жака Фурнье 12 августа 1324 года длилось без перерыва до понедельника 13 числа. В четверг 9 апреля, чтобы «почтить» Пейре Отье, в кафедральном соборе Тулузы собрались все те же власти, что и в предыдущее воскресенье. Инквизитор Каркассона Жоффре д’Абли сидел рядом со своим тулузским собратом. Но чем же и тот, и другой занимались в оставшееся время, между 5 и 9 апреля? Самый правдоподобный ответ таков, что именно в это время шестнадцать рецидивистов, переданных светской власти, были сожжены маленькими группами или же все вместе. И бремя этих массовых казней в памяти и сознании должно было еще больше отяготить атмосферу предания смерти ересиарха.

Свидетельство Гийома Сикре, который знал только одного товарища Старшего, умершего вместе с ним на костре, а именно Пейре Гийома из Прюнет, очень красноречиво в этом смысле. По идеальной инквизиторской логике, первой на казнь отправлялась партия верующих рецидивистов. А следующая и более торжественная очередь была «зарезервирована» для собственно говоря еретиков – потому что нераскаявшийся приравнивался к еретику, то есть к Доброму Человеку. Вполне возможно, что оба осужденных с отсрочкой, Добрый Человек и нераскаявшийся, были принуждены присутствовать на казни своих адептов.

Но в четверг 9 апреля 1310 года Добрый Человек Пейре Отье был один перед своими судьями, выслушивая свой приговор. На трибуне, между обоими инквизиторами, восседали два викария епископа Тулузы – Этьен де Пор и Арнод де Виллар. Из текста приговора следует, что среди свидетелей присутствовали девять из двенадцати капитулов Тулузы, королевские офицеры сенешальства высокого ранга, множество аббатов и архидиаконов, крупные юристы, доктора права и установлений, многочисленные Братья-Проповедники, в том числе и socii самих инквизиторов – все они находились перед огромной толпой мирян и клириков.

Как мы установили…из твоей исповеди, а скорее, исповедания, столь же преступного, как и кощунственного, что ты, Пейре Отье, некогда нотариус и житель Акса, что в Сабартес, епархия Памье, который был пойман и арестован в епархии Тулузы, где в последние годы ты множество раз совершал преступления ереси… извращая католическую веру своими лживыми догмами, и наконец, что ты, Пейре Отье, будучи явным еретиком, уже на протяжении многих лет придерживался и соблюдал, и сейчас ты заявляешь о том, что придерживаешься и соблюдаешь правила жизни секты, обряд и веру, или, скорее, лицемерие людей, претендующих на то, что они одни являются добрыми христианами, и которых святейшая Римская Церковь преследует и осуждает под именем совершенных еретиков или утешенных, но точнее сказать, безутешных. [1]  

Тон задается обычной игрой слов специфического юмора в инквизиторском стиле, когда на хорошей латыни противопоставляются исповедь и исповедание (веры), вера и лицемерие (fides/perfidia), утешенные и безутешные. Мы уже упоминали о том факте, что приговор Пейре Отье, разработанный в канцелярии Бернарда Ги, является сокращенным, но полным резюме заблуждений, которые католические полемисты традиционно приписывали ереси. Каждый пункт доктрины тщательно рассматривается, практически ничего не забыто. Инквизитор подтверждает, что все это засвидетельствовано в судебном порядке и прозвучало из уст самого Пейре Отье. Разумеется, все формулировки являются обобщенными и явно несут на себе отпечаток антикатарской культуры инквизитора; но также очевидно, что Пейре Отье в целом подтвердил все это собрание «заблуждений» - как веру в двух богов (но вряд ли бы он сам стал применять столь лапидарное выражение «о двух богах», противоречащее Писаниям катаров) и двух творениях, одном благом и другом дурном:

… создание видимых и телесных вещей не является делом рук, как ты утверждал, ни Отца Небесного, ни Господа Нашего Иисуса Христа, но дьявола или Сатаны, злого божества, которого ты называл богом века сего, творцом и князем этого мира.

Далее следует очень сильная формулировка, противопоставляющая не только два творения, но и две Церкви, которые им служат. Была ли она слово в слово произнесена  Добрым Человеком под сводами Дома Инквизиции? Хотя множество терминов, использованных в приговоре, весьма характерны для инквизиторского стиля, этот текст очень похож – и сопутствующие проклятия это только подчеркивают – на катехуменальную проповедь, которую Пейре Отье сказал более десяти лет назад для Пейре Маури: «есть две Церкви, одна бежит и прощает, а другая владеет и сдирает шкуру»:

Ты измыслил, что есть две Церкви, одна благая, твоя секта, о которой ты говоришь, что это – Церковь Иисуса Христа, и придерживаясь ее веры, каждый может достичь Спасения, а без нее никто не может этого сделать; и другая, злобная Церковь Римская, которую ты бесстыдно назвал матерью блуда, базиликой дьявола и синагогой Сатаны…

Среди списка пунктов катарской ереси, которые излагаются в приговоре, в разделах о католических таинствах крещения, брака и исповеди, но также воплощении, воскресении тел и иерархии Римской Церкви, мы обнаруживаем очень оригинальную тему, которая порождена довольно высоким полетом мысли, и которую, без сомнения, можно приписать исключительно Пейре Отье [2]. Впрочем, кажется, таково мнение и самого инквизитора, который отмечает в этом пункте, что еретик «догматизировал» - то есть внес некоторую инновацию по отношению к кодифицированному канону ереси, которым располагала Инквизиция. Эта тема касается Девы Марии.

Ты лживо утверждал, что святая Мария, мать Господа Нашего и Иисуса Христа, никогда не была женщиной из плоти и крови, но твоей Церковью – твоей и твоих единоверцев, и о которой ты говорил, что она является истинным покаянием, и все это ты лживо измыслил в своем неблагочестии и тщеславии, и ты догматизировал все это, как некую Деву Марию во тьме…

Дева Мария во тьме – символ Церкви Божьей в этом мире, под прицелом властей мира сего. Но всегда непобедимая и сияющая. Этот образ столь красивый и сильный! Особенно в те времена, когда, с точки зрения Добрых Христиан, тьма мира сего более, чем когда-либо, пыталась поглотить и пожрать «свет, который во тьме светит». Может быть, именно этот образ Пейре Отье, нотариус из Акса, ставший Старшим последней организованной катарской Церкви, именитый человек, ставший человеком Божьим, пытался хранить в себе в тот момент, когда слушал, как Инквизиция – которая представляла власть мира сего – произносила приговор, предававший его на костер светской власти, как еретика, отказавшегося от обращения?

Товарищи

Инквизиторы сделали все, чтобы это событие получило как можно больший резонанс. Толпа, собравшаяся, чтобы выслушать, как осуждают еретика и проклинают его взгляды. Толпа, собравшаяся, чтобы посмотреть, как его сжигают. Мы не знаем, до какой степени добровольно приходил туда христианский народ – людей просто приглашали туда или их принуждали приходить туда, чтобы посмотреть на назидательный спектакль. Проповедники и приходские священнослужители представляли для Инквизиции обычное звено ее деятельности. Провозглашенные служителем с кафедры вызовы в суд прихожан, призывы к свидетелям против подозреваемых или для защиты памяти мертвых от опасности эксгумации; провозглашенные с кафедры торжественные увещевательные послания, призывающие людей доносить на еретиков. Угрозы, которые звучали с тех же кафедр: отлучение за отказ доносить… отлучение за отказ предать… отлучение за молчание, если ты что-нибудь знаешь… Торжественные сеансы Генеральных Сермон Инквизиции с неизбежной вереницей костров, на которые там осуждали, точно таким же образом распространялись по всем приходам. Тем, кто участвовал в этом, обещали отпущение грехов. А сами казни получали дополнительную «рекламу» от светских властей, которые оглашали о них в виде публичных объявлений на площадях и перекрестках.

Поэтому можно, не ошибаясь, предположить, что в тот четверг 9 и в пятницу 10 апреля толпа массово собралась вокруг старого кладбища, над которым навис массивный силуэт кафедрального собора – места, где должны были сжечь еретика – разве что эта сцена разворачивалась на берегах Гаронны. Шестнадцать рецидивистов, осужденных 5 апреля, возможно, были сожжены между понедельником и средой. Для общественных властей – королевских и муниципальных – было достаточно времени, чтобы организовать все необходимые меры по обустройству, по транспортировке дров, по сооружению костров, по сопровождению осужденных под охраной из квартала Инквизиции до кафедрального собора, по надзору за тем, как проходят все работы, наконец, по очистке и уборке пепла и мусора и доставке всего этого к Гаронне, то есть, через всю Тулузу, с помощью телег и тачек. Мрачные шествия туда и сюда колонн живых и мертвых по улицам города.

Рецидивисты не могли спасти свою жизнь – разве что их могли исповедать и уделить евхаристию, если они выказывали свое раскаяние. Нераскаявшийся Пейре-Гийом из Прюнет в любом случае был обречен на смерть. Его должны были сжечь в одно время с Пейре Отье и, кроме того, он был рецидивистом. Удивительный парадокс инквизиторской юриспруденции: Пейре Отье, который никогда до своего ареста не давал показаний перед инквизитором, никогда не исповедовался в ереси, никогда «в первый раз» не воссоединялся с Церковью, не был рецидивистом: он никогда не «впадал вновь» в преступление, от которого он никогда не отрекался. Таким образом, он вполне имел возможность отречься in extremis перед костром, как это сделал Добрый Человек Раймонд Фабр и, так же, как и он, спасти свою жизнь в вечном заточении Мура. Его приговор четко на это указывает.

Как еретика мы передаем тебя в руки светской власти, с той оговоркой, что если ты пожелаешь обратиться и вернуться к единству с Церковью и оставаться в этом единстве всю свою жизнь, мы сохраняем за собой полную власть и возможность наложить на тебя, по причине того, что ты сделал в области ереси, наказание и спасительную епитимию.

Но Пейре Отье умрет как добрый христианин, не отрекаясь от своей веры, в своем духовном облачении Старшего, Пейре из Акса. Умрет свободным. Он выбрал костер и, если можно так сказать, поставил последнюю подпись под своей верой. В этом смысле его судьба является менее горестной, чем судьба верующих рецидивистов, которые не имели ни выбора, ни возможности получить утешение, чтобы хотя бы спасти свою душу. Это последнее свидетельство в их жизни, потраченной на защиту веры Добрых Людей, которое они вынуждены были дать. Умирали ли они, проклиная тех, из-за которых они здесь оказались, их дома были разрушены, их семьи истреблены, а сами они вынуждены умереть самой жестокой и постыдной смертью? Отвергали ли они память о подпольщиках, которые не смогли их поддержать? Умирали ли они в гневе, проклиная Инквизицию и неправедные власти мира сего, преследующие невинных? Умирали ли они в надежде, что, возможно, само присутствие рядом с ними Доброго Человека Пейре, который «имеет большую власть спасать души» освятит их смерть и откроет им дорогу к спасению? Могли ли они в тот или иной момент находиться рядом с Пейре Отье, и мог ли он со своей стороны попытаться поговорить с ними, или хотя бы издалека благословить их? И даже тайно дать им утешение?... Но мы начинаем давать волю фантазии, тем более, что речь идет о сакрализированном персонаже, как с точки зрения жертв, так и палачей, и это погружает нас в еще больший иррационализм. К сожалению, наше полное неведение об условии содержания осужденных не дает нам возможности проверить некоторые гипотезы. Но все же…

            Конец шестнадцати рецидивистов остается для нас темным, но я искренне спрашиваю себя, не умер ли Пейре Гийом из Прюнет, последний товарищ Старшего, разделивший с ним костер, христианином? То, что вызывает во мне эту мысль, происходит из самой формулировки его приговора. Заявив перед инквизитором о своем нераскаянии, он произнес исповедание катарской веры, «в которой он хочет жить и умереть», что явственно напоминает специфическую терминологию заключенных в тюрьму Добрых Людей в области их обета правды. То есть вместо того, чтобы подтвердить доктринальный каталог ересей, нераскаявшийся использует следующую формулировку: я верю в то, во что верит Пейре Отье; я верю в то, во что верит Церковь Пейре Отье. Даже когда инквизитор спрашивает его об очень конкретных вещах, например, евхаристии, он отвечает с той же сдержанной осторожностью: «Что касается таинства на алтаре, то [я] верю в то, во что верит Пейре Отье, и ни во что другое, а [я] слышал, что Пейре Отье говорил, что это вовсе не тело Христово».

            Конечно, вполне возможно, что осторожность и лаконизм Пейре Гийома скрывает теологическую неосведомленность простого верующего, который не хочет вступать на слишком зыбкую почву. Но этот человек был подпольщиком со стажем, который множество раз слушал проповеди Добрых Людей, начиная с Пейре Отье, и который с легкостью мог повторить их формулировки. Мы вскоре увидим, как другой верующий его закалки, Пейре Раймонд дез Уго блестяще делает это. Бесспорно, что ответы Пейре Гийома из Прюнет, так, как передает их его приговор, отчетливо соответствуют системе самозащиты, используемой Добрыми Людьми, когда слишком напористые допросы ставили под угрозу их обеты правды: «Я верю во все, во что верит святая Церковь…». Также бесспорно, что это исповедание веры перед Инквизицией практически скопировано с речи Амиеля из Перль, который также перед Бернардом Ги, подчиняясь церковной иерархии, подтвердил, что он верит во все, во что верит его Старший, Пейре Отье.

            Получил ли Пейре Гийом из Прюнет тайное утешение от Пейре Отье? Мы не знаем точно, при каких условиях произошла их тайная встреча, где они могли это сделать, но все выглядит так, что под сводами дома Инквизиции между этими двумя людьми было заключено фундаментальное соглашение[3]: ученик, обреченный на костер, пожелал спасти свою душу и попросил Старшего принять его в срочном порядке в свою Церковь и в свою веру, так, чтобы он смог превратить свое страдание в счастливый конец. Это было что-то вроде consolament мученичества, наподобие того, о котором попросили 13 марта 1244 года, накануне массового костра, более двадцати верующих мужчин и женщин в Монсегюре. Поскольку Пейре Гийом, очевидно, уже давно заключил с Пейре Отье convenensa, то обряд мог быть очень упрощен и сокращен. После чего Старший не упустил возможности дать совет новому христианину, как хранить до самого конца, несмотря на ловушки и западни, достоинство Доброго Человека, чтобы достичь спасения. И в особенности, как без риска солгать, обмануть или обмануться отвечать на слишком точные вопросы инквизитора. Но также и как соблюдать до последнего предела, под руководством своего Старшего, религиозную дисциплину, то есть целостность церковной жизни.

            И я действительно чувствую, что на двойной костер, которым завершился приговор Пейре Отье, и в самом деле взошли два еретика – двое братьев в Церкви, Добрый Человек и его Старший. Пейре Гийом из Прюнет и Пейре Отье.

Память

            Разумеется, ни одного официального отчета о казни еретика и его компаньона не дошло до нас. Костер зажгли, возможно, всего лишь через несколько часов после вынесения приговора, в четверг 9 апреля 1310 года; или позже, на следующий день, 10 апреля, в пятницу, в день, который хорошо подходил для искупления; но мы не можем быть до конца уверены ни в дате, ни даже в точном месте казни. Будучи передаными светским властям, осужденные исчезали из поля зрения Инквизиции и ее нотариусов. Так, мы ничего не знаем о кострах Инквизиции, кроме разве что нескольких фрагментов королевских счетов – то есть документов из архивов светской власти. Вот сколько стоил костер для четырех рецидивистов в один апрельский день 1323 года в Каркассоне:

            Затраты на сожжение Раймонда Местра из Вильмустоссу, Берната Дебоска из Безье, Пейре Дежана из Нарбонны и Жана Кониля, жителя Безье, которые были сожжены в тот же день на песчаной отмели возле бурга Каркассона: за большие бревна 55 су и 6 денье; за хворост 21 су и 3 денье; за солому 2 су и 6 денье; за четыре столба 10 су и 9 денье; за веревки, которыми привязывали осужденных, 4 су и 7 денье; оплата палачу за каждого человека: 20 су (что составляет вместе 80 су); в целом: 8 ливров, 14 су, 7 денье. [4]

            Но вот и что-то конкретное. По чистой случайности до нас дошло нечто в самом деле удивительное для нас – но конечно не для авторов[5]. Несколько разговоров в таверне, внушающих определенные мысли; эти речи говорили люди на следующий день после костра. Не костра Пейре Отье, ни даже костра по приговору Бернарда Ги, но костра в Памье, на котором погибли Раймонд де ла Кот и Агнес Франку, два вальденса, родом из Дофине, сожженные по приговору Жака Фурнье 1 мая 1320 года. После костра еретиков. Разумеется, если бы эти разговоры в таверне не были бы столь критичны по отношению к инквизиторской-епископской власти, то о них не донесли бы так быстро, как это было сделано. Это исключительное свидетельство, хотя и несколько смягченное и обрезанное инквизиторским контекстом, предоставляет нам неожиданную возможность погрузиться непосредственно в менталитет и быт христианского народа, того самого, для которого предназначался этот поучительный и назидательный спектакль превращения ереси в пепел.

            2 мая 1320 года в тавернах города Фуа, у Жаума Карбоннье, у Пейре Кайрана, говорили о казни на костре, которая произошла накануне возле Памье, перед замком Аламанс, служившим Муром епископу Жаку Фурнье[6]. Людей, говоривших об этом, было несколько, и они переходили с одного места на другое. Кого-то из них видели, кого-то – нет, кому-то из них хватило соображения спрятаться – но повсюду распространялся слух о святой смерти осужденного (при этом ничего не говорили о женщине, казненной вместе с ним): «Когда его сжигали, и когда веревки, связывающие его руки, сгорели, он соединил руки, как будто молился Богу». Ужас перед огнем неожиданно произвел обратный эффект.

            Итак, еретик словно преобразился благодаря своей христианской смерти. Беренгер Эскулан вместе с несколькими другими людьми принадлежал к тем, кто был убежден, что он спас свою душу: «Поскольку он вручил свою душу Богу, то Бог принял его душу».

            … они спросили меня, присутствовал ли я, когда сжигали этого еретика. Я ответил, что нет, но я слышал, что когда веревки, связывающие его руки, сгорели, он соединил руки, чтобы молиться Богу, и это потому, сказал им я, что я считаю, что он вовсе не еретик, и что его душа была спасена. И те, кто был в этой таверне, ответили мне и спросили меня, как же этого человека сожгли за то, что он еретик, если он соединил руки, чтобы молиться Богу…[7]

            Беседующие в своих комментариях пошли еще дальше, они позволили себе критику. Беренгер Эскулан, который был в центре этих разговоров – хотя, по справедливости, как минимум каждый в этом участвовал, но именно его вызвал на допрос инквизитор – заявил, что он прекрасно знает, почему сожгли этого еретика: потому что он бросал тень на римский клир собственным благочестием, да еще и осмелился критиковать его: «Это за то его сожгли, что он был хороший клирик, который порицал других клириков». В разгаре дискуссий в таверне Пейре Кайрана мы даже видим – и это открывает для нас некоторые перспективы по поводу менталитета средневековых людей – ставится под вопрос сам принцип смертной казни: «И поскольку говорили, что этот Раймонд [сожженный вальденс] говорил, что ни один злодей, какие бы злодеяния он ни совершил, не должен быть осужден на смерть, и Беренгер говорил, что ни один злодей не может быть осужден на смерть…»

            Короче говоря, мы словно чудесным образом попадаем в другую реальность, в повседневную жизнь средневековой «улицы», тысячи и тысячи слов которой были унесены словно дым. А вот дерзкие речи Беренгера Эскулана и его друзей сохранились, благодаря доносам – и были записаны – как произнесенные публично, в таверне, среди людей, которым не слишком можно было доверять, ведь там находились клирики и даже нотариус. Впрочем, жена Беренгера, которая тогда подавала вино у Пейре Кайрана, немедленно призвала неосторожных к порядку: «Услышав это, я сказала своему мужу и этим людям, чтобы они замолчали, и мой муж вышел из таверны, потому что он не хотел этого слушать». Можно только представить себе сегодня всё, о чем тогда говорили у домашнего очага, и что укрылось за глухими стенами. Этот единственный отголосок бесед на следующий день после костра позволяет нам, по крайней мере, не считать христианский народ Тулузы, Фуа и Каркассона послушной отарой, которая единогласно идет посмотреть на казнь на костре.

            Конечно же, тысячи свидетелей говорили между собой о костре еретика Пейре Отье. Возможно, на некоторых даже донесли, как на Беренгера Эскулана. Но ничего не сохранилось, потому что материалы допросов, как в Тулузе, так и в Каркассоне исчезли. Однако, вопреки всем ожиданиям, осталось приглушенное эхо, даже через десять лет. Пейре Отье, Старший Пейре из Акса, не был полностью забыт, потому что в мире, который он знал, у него оставались верующие. Рассказы о нем хранились и передавались, пока понемногу не стали легендами, которые, в свою очередь, затонули с последней памятью о ереси.

            Зимой 1321-1322 года, вдали от Тулузы, пастух Пейре Маури оставался добрым верующим, который передавал другим проповеди Добрых Людей. Последний из них, Гийом Белибаст, тоже был пойман, передан Инквизиции Каркассона и сожжен своим светским властителем, архиепископом Нарбонны. Пейре Маури, пребывая на зимних пастбищах на валенсийской стороне, в ненадежной безопасности королевства Арагон, знал, что он один из последних людей, которые хранят еще эту память: он отчаянно пытался воспитывать в вере исчезнувших Добрых Людей молодых пастухов из своих краев.

            Множество раз он проповедовал по ночам для Гийома Бэйля из Монтайю возле угасающего очага. Пейре разъяснял ему некоторые основные моменты веры, начиная с того, что среди преследователей и преследуемых Добрые Христиане всегда будут преследуемы[8] : «Гийом и те, кого преследуют, имеют лучшую веру, чем те, кто гонит и преследует». Он также сказал ему, что не стоит гордиться знанием Писания, которым владеют клирики Римские – начиная с этого епископа-инквизитора Жака Фурнье, страх перед которым тогда царил в графстве Фуа, «ибо те, которых называют еретиками, знают гораздо больше, чем они». В особенности, Пейре Отье.

            Пейре Отье, еретик, которого сжег этот епископ, был гораздо ученее, чем он. И [Пейре Маури] добавил, что Пейре Отье, когда его сжигали, сказал, что если бы ему позволили говорить и проповедовать народу, то он всех бы обратил в свою веру [9] .

            Конечно, совсем молодой пастух, которым был Гийом Бэйль в 1321 году, немного перепутал инквизиторов и сделал епископа Памье, который его допрашивал, ответственным за костер Пейре Отье – путаница, которую Пейре Маури в своей речи, скорее всего, не допустил бы. Конечно, мы знаем, что свидетельство самого Пейре Маури, такого честного человека, каким только можно быть, тоже не лишено неточностей и ошибок – как его рассказ об аресте его сестры Гильельмы одновременно с Пейре Отье. Но, разумеется, хороший пастух никак не мог быть свидетелем этого события: в апреле 1310 года его не было в Тулузе, но он готовился подниматься на пастбища вместе со своим стадом из Пючсерды на склоны Андорры. Вряд ли следует предполагать, что всё это он выдумал, но эпизод о последних словах Пейре Отье на костре явно является слухом агеографического характера, который циркулировал среди последней общины верующих в иберийской ссылке в 1310-1324 годах. Но разве этот слух не имел никакого основания? Эта история могла быть передана Пейре Маури его другом, Добрым Человеком Гийомом Белибастом, который мог услышать это от Доброго Человека Раймонда из Тулузы, пришедшего умереть за Пиренеями. Или эту историю мог принести любой беженец из Сабартес - как Раймонд Изаура из Ларната - или из Тулузен.

            На самом деле, вероятность подлинности этого события остается относительно небольшой. В действительности имеет значение только то, что даже через десять с лишним лет после костра Пейре Отье его образ, хранимый последними верующими, оставался именно таким. Это был образ Доброго Человека, достойного и твердого в вере, разумеется, даже тогда, когда он умирал в огне, но еще и несравненно более мудрого, чем инквизиторы Церкви Римской, которые его сожгли. И только огнем они могли заглушить его голос. Вера в силу собственных слов – проповеди Слова Божьего – слов, которые Пейре Отье возможно сказал перед костром – это и вера самого Пейре Маури. Ведь этот примерный верующий стоял в первых рядах своих осиротевших собратьев и все еще из последних сил отчаянно пытался хранить в памяти проповедь, придававшую смысл надеждам его юности. Хотя против этой проповеди выступил целый мир, священники не могли дать ей достойный ответ… «Это был хороший клирик, который критиковал других клириков, за это они его и сожгли…»

            Когда Пейре Маури проповедовал той ночью изгнания для юного Бэйля из Монтайю, вспоминал ли он о страстной беседе, состоявшейся однажды вечером между ним и Пейре Отье в Арке в прекрасные годы реконкисты:

            - Если вы следуете путем праведности апостолов, почему же вы тогда не проповедуете в церквях, как это делают священники?

            - Потому что Римская Церковь незамедлительно нас арестовала бы и сожгла.

            - Но почему же Римская Церковь так сильно ненавидит вас?

            - Потому что если бы мы проповедовали публично, Римская Церковь потеряла бы всех своих верующих: люди предпочли бы нашу веру, ибо мы не говорим ничего, кроме правды…

            Для Пейре Маури не оставалось никаких сомнений: если бы Пейре Отье был бы еще в этом мире, то он без труда мог бы противостоять епископу Жаку Фурнье.

            От сожженного вальденса остался христианский жест. После Пейре Отье осталась огромная тоска по его словам[10].

Подпись огнем

            В месяцы и годы, последовавшие за тем, как над Гаронной развеяли пепел – как шестнадцати рецидивистов, так и Пейре Гийома из Прюнет и Пейре Отье, религиозная полиция упорно продолжала свою работу, раскапывая все новые слои подпольной сети. В Тулузе генеральное Сермон весной 1312 года стало апогеем массового ужаса: пятьдесят осуждений на кресты, девяносто восемь осужденных на Мур, из которых шесть – на тесный Мур, одиннадцать посмертных приговоров, пять приговоров не явившимся в суд, тридцать шесть эксгумаций, шестнадцать разрушенных домов, но только пять костров рецидивистов. Так ушли из жизни последние рецидивисты, дававшие показания в 1305 году.

            Тесный Мур, в застенках, в кандалах и в одиночестве узилища стал еще более тесным, чем раньше. Всего лишь через несколько дней после казней в апреле 1310 года инквизиторская власть получила публичную пощечину самого дерзкого пошиба от Гийома Фалькета, великого проводника из Верден-Лаурагес и Раймонда де Верден, великого проводника из Тулузской Гаскони, которые со многими своими товарищами, осужденными весной 1309 года, смогли бежать из Мура Тулузы. Это был крупномасштабный коллективный побег. К тому же, оба зачинщика, осужденных на тесный Мур, должны были еще и разбить свои кандалы. Об этом побеге упоминается на полях реестра приговоров Бернарда Ги, где с одной стороны, как представляется, разъяренно, но, тем не менее, административно уточняется:

            Гийом Фалькет бежал из Мура лета Господня 1310, в 8-е календы мая в 6-е торжество [24 апреля 1310] разбив свои кандалы на октаву Пасхи…[11]

            Вместе с ним бежали Раймонд де Верден из Буийака, Бернат Алигюйе из Мирпуа-на-Тарне, его сын Гийом Алигюйе и Hispanus Фор, называемый Испанцем, из Вакюйе (заметим, что как раз настало время для побега этого брата Испанцев из Борна, иначе его бы тут же переквалифицировали в рецидивисты). Шесть беглецов одновременно: Пейре Изаб из Верден-Лаурагес, тоже бежал через несколько месяцев в день святого Фомы – 28 января 1311 года, но он следовал иными путями, которые, к несчастью, привели его обратно в Мур. Тогда как согласие между двумя проводниками – Гийомом Фалькетом и Раймондом де Верден – и четырьмя другими фигурантами, как и подготовка их «заговора», просто поражает. Возможно, беглецы – которых так никогда и не поймали – воспользовались суматохой, воцарившейся в длинных мрачных коридорах Мура Тулузы во время «поступления» шестидесяти одного нового осужденного после Сермон 5 мая? Совершенно ясно, что по крайней мере Гийом Фалькет и Раймонд де Верден для того, чтобы перепилить или разрезать кандалы в своих застенках, должны были иметь хотя бы нескольких сообщников на месте и очень хорошую поддержку извне.

            Таким образом, вполне возможно, после ужасного примера массового бегства 24 апреля Бернард Ги озаботился тем, чтобы установить суровый порядок в своем тюремном учреждении. Можно также предположить, что условия заточения Пейре Раймонда дез Уго и Серданы Фор, осужденных на тесный Мур во время генерального Сермон 5 апреля 1310 года, отныне были особо ужесточены – и стали для них невыносимыми.

            Что касается Серданы, называемой Эксклармондой, которая, возможно, была послушницей Доброй Женщины Жаметты, и спутник которой Пейре Бернье был сожжен как рецидивист в 1309 году, то ее имя упоминается только еще один раз в королевских счетах Мура Тулузы, где отмечалось, что 13 февраля 1322 года, закованная в кандалы в глубине застенков, она была еще жива – если это именно ее обозначают Sardane de Verduno[12]. В отличие от многих своих товарищей по несчастью, осужденных на простой Мур, ее приговор, кажется, впоследствии никоим образом не смягчали. Поэтому можно только себе представить, как она умерла в темноте и одиночестве после долгих лет жизни, которая ничем не отличалась от смерти. Но Пейре Раймонд дез Уго после трех лет такой жизни принял решение уйти из Мура «с высоты самой высокой огненной башни».

            Мы уже неоднократно встречались на страницах этой книги с этим человеком. Пейре Раймонд дез Уго – это брат Понса дез Уго, который со своей женой Бруной был сожжен как рецидивист за несколько дней до Пейре Отье. Семья была родом с хутора, носившего их имя – Уго недалеко от Тарабеля в Лантарес. Были ли они богатыми крестьянами? [13] Пейре Раймонд открыл мастерскую в Тулузе в первые годы столетия. В период великого возвращения о нем упоминают как об активном агенте Добрых Людей, настоящем проводнике, сопровождавшем Пейре Отье из Сабартес в Тулузен и присутствовавшем на собраниях Церкви Добрых Людей в Лиму, у Гийома Пейре Кавалье и Мартина Франсе. В самой Тулузе он был связан с различными очагами Церкви, у Раймонда Сартра в Базакле, у дамы Жентиль Барра, у Гильельмы Марти из Пруад. Именно он провожал Добрых Людей Пейре и Жаума на большое религиозное собрание в сады Сен-Сиприен. Он также вел их по дорогам в Борн, Буийак и Верден-Лаурагес. Будучи доверенным лицом Добрых Людей, он по случаю берег их денежные средства – как шестьдесят марабутенов и три денье золотом, которые он хранил в течение двух недель для Пейре Раймонда из Сен-Папуль. Арестованный и допрошенный в июле 1306 года, в связи с крупными расследованиями 1305 года, он почти ничего не сказал о себе самом. Вся информация, которую инквизитор понемногу собирал против него, происходила из признаний других верующих. Сам он ограничился тем, что признал факты, но исповедовался только формально, отказавшись что-либо прибавить к сказанному. Вот почему Пейре Раймонд остался в тюрьме «превентивно» [14] до генерального Сермон 5 апреля 1309 года, когда он был осужден, но не на костер, поскольку он не был ни рецидивистом, ни откровенным нераскаявшимся. Но он был приговорен к самому тяжелому в его случае наказанию – тесному Муру [15]

            20 сентября 1313 года, в кафедральном соборе Тулузы в отсутствие Бернарда Ги, инквизитора Тулузы, его заместитель, брат Раймонд де Жюмак при поддержке двух представителей епископа Арнота де Виллар и Барро де Прейссак собрались в срочном порядке, чтобы вынести приговор передачи в руки светской власти Пейре Раймонда дез Уго, которого отныне квалифицировали как еретика и вновь впавшего в ересь[16].

            После трех лет заточения в кандалах в тесном Муре великий верующий решил покончить с этим. В своих застенках он объявил голодовку. Он публично заявил, что отныне собирается жить и умереть в вере Пейре Отье. Ничто не могло заставить его изменить свое решение. Он оставил нам живой акт своей веры, несмотря на то, что он был записан и передан инквизиторами.

            Item, относительно Пейре Отье, которого ранее публично осудили как еретика судом Церкви, потом привели к костру и он был сожжен светской властью, а также относительно товарищей по секте и вере означенного еретика Пейре, ты говорил и утверждал, что они Добрые Люди и добрые христиане, которые придерживаются благой веры и благой секты, и что в ней ты хочешь жить и умереть… И ты говорил, что веришь, что означенный еретик Пейре Отье спасен.

            Его исповедание веры так, как оно помещено в его приговоре, достаточно подробно изложено в доктринальной области, и это коренным образом отличается от исповедания Пейре Гийома из Прюнет: последний тремя годами ранее выбрал умереть вместе с Пейре Отье и «в вере Пейре Отье» - и как новопосвященный, он опасался сбиться с пути праведности и истины. Наоборот, у Пейре Раймонда, верующего и свидетеля Добрых Людей, мы не видим никаких словесных предосторожностей, никаких мысленных оговорок. Он не пытается уклониться от сложных моментов их теологии. Стоя перед инквизитором, он позаботился о том, чтобы перечислить всё из их учения, чего он придерживается и во что он верит. Следует отметить, что он находился в тюрьме с 1306 года, то есть больше семи лет он не слыхал их проповедей. Но несомненно, что во мраке своих застенков, он помнил их «добрые слова».

            Исповедание катарской теологии Пейре Раймонда дез Уго изложено короткими сентенциями, ясными и сдержанными. В нем также рассмотрены и опровергнуты различные пункты римско-католической догматики: о таинствах брака, крещения и евхаристии («Что таинство на алтаре не является истинным телом Христовым, но просто хлебом»), о воскрешении в телах, о Страшном Суде, о творении, о власти римского клира отпускать грехи, о соборовании и воплощении. Непосредственно перед инквизитором великий верующий категорически отказался приносить присягу на Евангелии, также как и совершать крестное знамение. Интересно, что его формулировка катарского дуализма, кажется, даже лучше изложена, чем та, которая находится в приговоре Пейре Отье (вспомним о «двух богах»):

            Item, [ты утверждал], что благой Бог создал всё невидимое и нетленное, и что злое начало, то есть Люцифер, создало все видимые и преходящие вещи, и также человеческие тела.

            И даже если исповедание катарской веры Пейре Раймонда дез Уго не избежало основных инквизиторских правок, все равно в нем осталось как минимум то, что порождено сугубо личным вдохновением. Произошло ли это из-за отсутствия Бернарда Ги, а его менее опытный заместитель решил более точно записать речи еретиков? Некоторые формулировки на самом деле являются аутентичными, как например, это странное отрицание воплощения, которое, как кажется, является живым воспоминанием о проповедях Добрых Людей, и совсем не подходит к инквизиторским стандартам:

Item, о таинстве воплощения Сына Божьего ты утверждал в богохульной манере, что Бог никогда не входил в утробу [in utero] святой Девы Марии, но что Он [Сын Божий] сказал, что Его матерью, братом или сестрой Божьей есть всякий, кто исполняет заповеди Бога-Отца.

         После прекрасного образа Церкви Пейре Отье – Девы Марии, сияющей во тьме – это яркое, и с нашей точки зрения, немножко курьезное определение Святой Троицы подтверждает впечатление, что существовали проповеди Добрых Людей на эту тему более непринужденные, более красочные, более богатые, чем можно себе сегодня представить, глядя на стереотипы, зафиксированные в инквизиторских документах. И мы снова присоединяемся к этой ностальгии об утраченных словах, от которых после костров последних Добрых Людей осталось только эхо в речах Пейре Маури.

         Но для Пейре Раймонда дез Уго было недостаточно в глубине застенков жить в сознании веры, которую он хранил, несмотря на свое вынужденное отречение. Он нашел в себе силы заявить о ней перед инквизиторами, которые держали его в заточении, как если бы он хотел совершить публичное свидетельство и умереть за него. Именно он начал процесс, который вырвал его из молчания застенков, именно он спровоцировал собственное судебное слушание перед трибуналом, собравшимся в срочном порядке. Он знал, какой приговор его ожидает, и он действовал сознательно и по своей воле – даже можно сказать, добровольно: в тот момент, когда Пейре Раймонд дез Уго, наконец, предстал перед судом, а его приговор был подписан, он уже почти неделю объявил голодовку – то есть отказывался от хлеба скорби и воды страданий, которыми Инквизиция кормила его вот уже три года:

Item, ты добровольно решил избавить себя от телесной жизни и причинить себе смерть, и ты объявил воздержание, которое у еретиков называется endurа, и в этой endurа ты упорствуешь уже шесть дней, не принимая воды и пищи, и ты и далее отказываешься от еды, хотя тебя увещевали множество раз, ибо ты также хочешь вечной смерти с проклятыми.

            На самом деле, добрый верующий стремился именно к смерти в огне,  той, которая унесла стольких его братьев. А отказался он от другой смерти: от  медленной смерти в Муре, в стыде своего отречения 1310 года. У него не было иного средства продемонстрировать верность своим умершим братьям. Но, скорее всего, в отличие от Пейре Гийома из Прюнет, у него не было шансов находиться в заточении поблизости с осужденным Добрым Человеком, и он знал, что у него не будет хорошего конца, к которому он стремился, но которого он требовал с удивительным мужеством, граничащим с отчаянием:

Item, ты говорил, что если бы ты мог встретить на своем пути Пейре Санса, известного еретика, или кого-нибудь другого из его секты, то ты хотел бы быть принятым в их орден и секту, согласно их обычаю и их правилам, которые Святая Церковь Римская считает проклятыми и вредными, и которые она осудила. Ты говорил и утверждал множество раз, и вновь утверждаешь перед нами, что ты никогда не покинешь эту веру, которая является всего лишь лицемерием, но что ты будешь хранить ее, и в ней будешь жить и умрешь…

         Упоминание о Пейре Сансе означает, со всей вероятностью, что в 1313 году старый товарищ Пейре Отье был еще жив – и находился на воле. Для нас он исчезает из документов зимой 1311-1312 годов. А Пейре Раймонд дез Уго, непонятно каким образом в своем застенке – по крайней мере, непонятно для инквизиторов, которые держали в руках все средства информации, -  знал, что еще летом 1313 года Добрый Человек Пейре Санс не был пойман, вроде бы не умер от болезни[17], не был сожжен. Зато отныне он стал еретиком по определению – то есть тем, кто заменил Пейре Отье в воображении одних и надеждах других.

            Но, разумеется, рядом с Пейре Раймондом дез Уго не было Доброго Человека Пейре Санса, когда он умирал в огне. Его мужество тем более велико, что он даже не был уверен, спасет ли он свою душу[18]. Свое путешествие, 21 сентября 1313 года он совершил один. Но он был одним из тех, кто как Пейре Отье, как Пейре Гийом из Прюнет, и как многие другие поставили огненную подпись под реальностью своей веры в Церковь, которая не была Римской, поставили огненную подпись под своим еретическим выбором.

26

ВО  ВЛАСТИ  БЕРНАРДА  ГИ

Август 1309 года. Пейре Отье, Старшй Пейре из Акса, пленник инквизитора. Увещевательное послание от 10 августа раскрывает нам всю драму этого последнего и столь хрупкого подполья. Невозможная без обысков 25 июля и сжимающихся тисков расследований, операция середины августа против троих Добрых Людей, пойманных в Тулузен, закончилась тем, что Пейре Санс избежал инквизиторского правосудия, а Санса Меркадье от него избавила смерть – но она привела к поимке главы подпольщиков, Старшего их Церкви, одно имя которого символизировало всю эту ересь – Пейре Отье.

Пейре Отье, уже старый человек, находился в глубине застенков. Его привели в Тулузу, и он был во власти инквизитора Бернарда Ги. Но Жоффре д'Абли, инквизитор Каркассона, был немедленно проинформирован об удаче своего коллеги, поскольку это был успех их обоих, и они вместе должны были воспользоваться его плодами: он должен был присоединиться к процедуре. Что мы можем знать об условиях, в которых Старший находился в тюрьме? Следует ли воображать его в одиночестве и тьме, на влажной соломе на тюремном полу? Инквизитор долгое время будет держать его под рукой, без сомнения, допрашивать лично и тщательно, но также и использовать в разных случаях, особенно для перекрестных допросов других задержанных. Также нужно было предоставить узнику возможность писать, что подразумевало, как минимум, время от времени, наличие письменных приборов и достаточного количества света. Конечно же, его должны были регулярно приводить из застенков в залу для слушаний. Меняли ли они тогда место заключения или водили из Мура в дом Инквизиции и наоборот? Жил ли он иногда в общей зале? Исходя из того, какой интерес представлял арестованный, можно предположить, что его достаточно и пристойно кормили – то есть таким образом, чтобы он мог следовать воздержаниям своего ордена, так, чтобы он не отказывался из предосторожности от тюремной пищи, за исключением хлеба и воды.

Как это ни странно, мы знаем, как он был одет. В момент ареста на Пейре Отье был камзол цвета «тулузской пастели», то есть ткань была окрашена в особый синий цвет, что в ту эпоху было признаком относительной роскоши. Это был подарок Арнота Брю из Прюнета[1]. Мы знаем эту подробность из culpa несчастного верующего. Во время исповеди он тщательно избегал признаваться в этом инквизитору, и только сам Добрый Человек, трагический узник своего обета правды, сообщил об этом.

В доме Инквизиции

Хочется хотя бы знать, где находилось то место – или места – где Добрый Человек провел восемь месяцев, отделявших его арест и приговор. Из показаний перед Жоффре д’Абли и Жаком Фурнье можно наскрести несколько крох информации о том, где размещалась Инквизиция в Каркассоне и Памье. Но ничего такого по поводу Тулузы нельзя выяснить ни из приговоров Бернарда Ги, ни из его учебника Инквизиции – эти детали были ему не нужны, поскольку это знали все, кто использовал его тексты. Из свидетельств перед Инквизицией Каркассона и Памье можно определить разницу между помещением или Домом Инквизиции с залом, где давали показания обвиняемые, а также небольшими застенками, предназначенными для предварительного заключения, и собственно говоря Муром, настоящей инквизиторской тюрьмой, где наиболее тяжкие подозреваемые ожидали своих приговоров, а осужденные отбывали наказание (чаще всего, вечного заточения). Мур располагался несколько в стороне и на определенном расстоянии от Дома Инквизиции. В Каркассоне дом и башня Инквизиции венчала западные укрепления; Мур же располагался напротив, на берегах Од, недалеко от отмели, где сжигали людей, в квартале, который еще во время Революции принадлежал доминиканцам. В Памье, начиная с 1318 года, епископ-инквизитор, который был и великим строителем[2], вызывал подозреваемых свидетельствовать в высокую залу нового епископского дворца, который он построил в квартале castellas, в городе, совладельцем которого он был. Во время допросов всё записывалось в застенках его «епископской башни». И, наоборот, узники и осужденные, получившие приговор, были заключены в общих залах и тюремных помещениях епископского дворца Аламанс[3], в двух лье от Памье, где Жак Фурнье построил свой собственный Мур.

Намного меньше нам известно о том, где находились помещения Тулузской Инквизиции. Кажется, что инквизитор, как и его собратья, допрашивал подозреваемых в «Доме Инквизиции», прилегающем к первому монастырю Братьев-Проповедников. Он находился возле городских ворот, называемых «Воротами Инквизиции» - в начале улицы де ля Фондери на нынешней площади Салин[4]. Возможно, этот «Дом» располагал одной или несколькими залами для прослушивания и помещениями для предварительного заключения. Известно, что некоторые подозреваемые, которых вызывали свидетельствовать, - и которые не были арестованы «на основе мандата», могли достаточно долго ожидать перед воротами Дома Инквизиции, пока им не разрешали войти. Но этот прием, назначение которого состояло в том, чтобы заставить подозреваемых задуматься и привести их к покорности, был быстро заброшен. Собственно, Тулузский Мур занимал целую башню, которая входила в систему городских укреплений, недалеко от Нарбоннского замка, можно сказать, являясь частью самого этого замка – бывшего графского замка, уже некоторое время не используемого. Расстояние между Муром и Домом Инквизиции было, таким образом, относительно небольшим. Но, возможно, когда речь шла о таких ценных узниках, как Добрый Человек Пейре Отье, инквизиторы постарались сократить до минимума его передвижения и не рисковать тем, что он сбежит. Без сомнения, следует представить себе, что Пейре Отье, по крайней мере, первые месяцы своего плена находился под стражей в доме Инквизиции, чтобы пребывать в постоянном распоряжении инквизитора. Если его и перевели в Мур, то это, скорее всего, было в начале 1310 года, чтобы он ожидал там приговора, но точно ничего не ясно.

Чего на самом деле ожидали инквизиторы от такого важного узника, как Пейре Отье? Возможно, Жоффре д’Абли и Бернард Ги праздновали победу. Они поймали Старшего, несколько Добрых Людей еще находилось в бегах, но их все больше и больше отрезали от запуганных верующих, и они не могли надолго организовать какое-либо масштабное сопротивление. Конечно, инквизиторы рассчитывали на то, чтобы максимально «распиариться» на этой победе, и сделать из Старшего пример для христианского народа – или из его эффектного обращения, или из его поучительного приговора. Но действительно ли они надеялись на его обращение? Это не так уж невозможно, но это подразумевает попытку завязать диалог с узником, чтобы убедить того в том, что он теологически ошибается, так же, как и пустить в ход различного рода моральный и психологический прессинг, такой, как периоды длительной изоляции, сменяющиеся очными ставками с другими узниками.

Добрый Человек и инквизитор: диалог глухих?

Как свидетельствует сам Бернард Ги, вполне возможно, что инквизиторы и на самом деле могли надеяться или, по крайней мере, очень хотели бы обращения Старшего. Но, разумеется, эта надежда была тщетной. Вот как высказывается на эту тему сам инквизитор Тулузский в Наставлении инквизитору (Practica Inquisitionis), которое он написал несколько лет спустя для обучения своих собратьев, и которое являлось плодом его богатого опыта – особенно после того, как Пейре Отье провел практически рядом с ним, в его тюрьме, долгие месяцы. Бернард Ги говорит именно о длительном заключении Доброго Человека, что на первый взгляд может удивить.

Что касается «совершенных» еретиков, то у инквизиторов в обычае держать их под стражей долгое время, и по многим причинам. В первую очередь, для того, чтобы призывать их обратиться как можно большее количество раз, ибо их обращение особенно полезно, ведь обращение манихеев в целом искренне и редко бывает притворным; и когда они обращаются, они выявляют всё, открывают правду и выдают всех своих сообщников, а это чрезвычайно выгодно. Кроме того, все то время, пока эти «совершенные» еретики находятся в заключении, у их верующих и сообщников легче добиться признания, поскольку они доносят на самих себя и других из страха, что их выдадут еретики, буде те обратятся[5].

Описанная таким образом реальность выглядит простой, словно в черно-белом кино, где противостоят добрые и злые герои на фоне сурового, но скорого правосудия. Следует привести еретика путем убеждения или различных видов давления к отречению, выгода от которого является двойной, потому что можно ожидать, что он многих выдаст. И наоборот, если он останется твердым в своих заблуждениях и откажется отречься, его судьба предрешена заранее. Вот что сразу же добавляет инквизитор:

Но если после многочисленных попыток увещевания и предложений обратиться еретики отказываются вернуться [к вере], и остаются закоренелыми, им произносится приговор, и их передают на суд светской власти.

Как известно, Пейре Отье действительно был передан в руки светской власти; таким образом, уже ясно, что попытка его обращения, которая на протяжении восьми месяцев осуществлялась инквизиторами, если она действительно была, провалилась: Добрый Человек отказался отречься. Но был ли на самом деле между ними хоть какой-нибудь диалог – то есть, обмен информацией, спор и даже конфронтация – между Бернардом Ги и Пейре Отье? Пытался ли первый привести второго к признанию его ошибок, а второй категорично заявить о своей вере? Такая черно-белая картина не столь уж неправдоподобна. Приговор Пейре Отье, сохранившийся в большом реестре Бернарда Ги, является полным каталогом теологических заблуждений: Старший описывается как настоящий ересиарх, которого обвиняют только в отклонениях от веры, а не в подробностях его противоправных действий, как в случае простых верующих. Из его приговора мы не можем ничего узнать о жизни и подпольных дорогах Пейре Отье, в отличие от стольких его верных в Лаурагес и Тулузен.  Словно бы допрос Доброго Человека инквизитором касался только положения его доктрины.

Конечно, к нашему разочарованию, этот каталог ересей является слишком общим и схематичным, и не несет даже тени оригинальности. Не стоит и ожидать того, чтобы обнаружить там новые доктринальные элементы. Более того, кажется, что этот каталог незаметно подсовывает нам уже готовые инквизиторские формулировки, взятые из более старых полемических антиеретических книг. Но мы тут же выявляем два очень важных момента.

Прежде всего, имеем ли мы дело с чисто юридической формулировкой? Инквизитор заявляет, что слышал все эти ошибки/ужасы из уст самого Пейре Отье:

Все эти заблуждения, а скорее, ужасы, сколь же мерзостные, сколь и преступные, изрекал ты, Пейре Отье, еретик, и мы в страхе слушали, как ты произносил их своими устами, и многие другие слышали от тебя множество раз те же заблуждения[6]…

Текст приговора также предполагает – но опять, является ли это простой юридической формальностью? – что в этой официозной попытке обращения еретика участвовала целая коллегия клириков и тулузской знати:

Ты не желал ни отказываться от этих заблуждений, ни оставить их, ни принять в свое сердце веру Церкви Римской, ни исповедовать ее своими устами, но наоборот, ты отвергал ее самым постыдным образом, хотя мы, и многие другие ученые люди, церковные  и светские, множество раз увещевали и просили тебя оставить свои заблуждения, примириться с Церковью Римскою и следовать истинной вере…

Как ни вообразить себе эту впечатляющую сцену под сводчатым кирпичным потолком дома тулузской Инквизиции: еретик, один против всех, непокорный Галилей, отвергающий аргументы и не страшащийся запугивания властей, несмотря на угрозу костра, исповедует свою веру и отказывается отречься. Хотелось бы представить настоящую дискуссию, когда обе стороны обмениваются аргументами, а не простую формальность, когда победоносная Инквизиция кратко представляет перед свидетелями нераскаявшегося еретика. Но читая комментарии a posteriori, которые оставил сам Бернард Ги по поводу верований Пейре Отье на страницах Учебника инквизитора, мы понимаем, что инквизитор не очень-то заботился, чтобы углубляться во все эти подробности. Его оценка «заблуждений», дословно изъятых из приговора Пейре Отье – это всего лишь воспроизведение общих мест доминиканской антиеретической пропаганды XIII века – где настойчиво говорится, к примеру, о вере в «двух богов» и «секте и ереси манихеев» [7]. Но не стоит забывать, что целью автора Учебника было предоставить своим коллегам краткий практический очерк заблуждений, жестов и обрядов еретиков, которых они должны были ловить, а не писать мемуары о вере Пейре Отье.

Правда отчаяния

Особенно непостижимо, что ученый инквизитор Тулузы вынес из своего опыта общения с Пейре Отье столь же ложную, как и циничную рефлексию, процитированную выше, о том, что наиболее выгодный аспект обращения еретика состоит в том, что он в дальнейшем послужит хорошим источником информации. Разве Бернард Ги не знал, что еретик, крепкий в своей вере, будет из принципа говорить много, и может быть даже больше, чем еретик обращенный? И что он будет говорить с бесспорной искренностью, потому что он является абсолютным узником своего обета правды, камня преткновения его христианского состояния. В крайнем случае, можно себе вообразить в идеале такого Доброго Человека, который отрекся от своей веры из страха костра – или, кто знает? – из искреннего обращения в Римскую веру – но отказывается из-за остатка чести, выдавать своих старых друзей инквизитору, пытается молчать или лгать, потому что в любом случае его обет правды уже списан со счетов.

Но «закоренелый еретик», согласно инквизиторской фразеологии, то есть Добрый Человек, крепкий в своей вере, и твердо решивший претерпеть христианское мученичество, не мог позволить себе ни малейшего нарушения своих обетов – начиная с самого важного, обета правды, который связывал его непосредственно с апостолами Христовыми, теми, «которые не лгут и не обманывают». Теми, которые сносят ради Христа преследования в этом мире. Если Добрый Человек знает правду, он не может ее скрывать. В противном случае, в его глазах это будет равносильно отречению[8]. Такова была, хочется даже добавить «разумеется», непреклонная позиция Пейре Отье.

Эта ситуация была хорошо известна верующим, которые вынуждены были с этим считаться. Пойманные Инквизицией, они сами могла, часто с большим мужеством, молчать, лгать, скрывать, уклоняться, отказываться признаваться, даже под пытками – чтобы защитить Добрых Людей, которые еще находились в бегах. Но они знали, что те же Добрые Люди, будучи в свою очередь арестованы, не смогут скрыть то, что инквизитор пожелает знать об их верующих, начиняя с тех, кто их защищал. Вспомним панику, которая охватила верующих в Арке и в других местах, когда до них дошли новости об аресте Добрых Людей Жаума и Андрю в сентябре 1305 года.

Бернард Ги, который в своем учебнике Инквизиции делает вид, что забыл об этой особенности, тем не менее, с выгодой использовал самого непокорного из Добрых Людей, узника Пейре Отье. В самом деле, во многих случаях в конце culpa того/той или иного/иной осужденного/осужденной, в качестве лишнего аргумента упоминается о том, что если исповедь была неполной, то ее давали читать Пейре Отье, который выявлял факты, которые тот или иной свидетель пытался утаить:

По поводу этой Арноды стало известно от Пейре Отье, что она его видела и принимала его в своем доме и доме своего больного мужа, и что он приходил еретиковать ее мужа.

Подозреваемый означенный Раймонд утаил кое-что по поводу своего дома, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.

Означенный Арнот содержится под арестом, поскольку скрывал некоторые факты о ереси, согласно тому, что Пейре Отье сказал и написал.

Означенная Бермонда подозревается в том, что она скрыла факты по поводу своего дома, поскольку Пейре Отье говорил о ней и о других в ее доме. [9]

Припомним также трогательную деталь о красивом синем камзоле, подаренном Арнотом Брю:

По поводу означенного Арнота Пейре Отье сказал, что означенный Арнот дал ему деньги и пожертвования, а также этот синий камзол, который означенный Пейре Отье носил до тех пор, пока его не арестовали и не осудили. [10]

            В случае с верующими из Прюнет, которые исповедовались в течение нескольких месяцев и которых вряд ли вытягивали из их застенков ради такой малости, то Пейре Отье, скорее всего, заставляли работать над их досье. Вероятно, инквизитор передавал ему записи исповедей несчастных, и каждый раз спрашивал, полные ли они и чего там не хватает. Упоминание о том, что Добрый Человек «написал» дополнение, наверное, нужно понимать в этом смысле. Пейре Отье, будучи хорошим нотариусом, возможно, даже исправлял своей рукой записи допросов, к сожалению, ныне утраченные. И все это впоследствии резюмировалось и сокращенно излагалось в форме culpa в окончательном тексте приговоров, которые, заметим, были вынесены после осуждения Пейре Отье. Все это было переписано в большую книгу, которая дошла до нас. Заметим здесь еще, что если обвиняемые, свидетельствовавшие в судебном порядке перед Инквизицией, умели писать профессионально, то контора экономила на нотариусе и давала им возможность записывать свои показания собственной рукой. Так было с Пейре де Гальяком и Пейре де Люзенаком, которые давали показания перед Жоффре д’Абли. А Бернард Ги, со своей стороны, не упустил возможности использовать профессиональные навыки Пейре Отье.

            Однако кажется, что в тулузской тюрьме, как минимум однажды, арестованный Добрый Человек непосредственно столкнулся со своими бывшими верующими. Речь идет о семье Бургундцев, которые принимали его на своем хуторе, в его последнем жилище. Мы не знаем, когда именно их арестовали: все их четыре исповеди датируются январем и февралем 1310 года. Но при изучении их culpaе сразу же становится ясным, что как минимум Перрин Маурель, его жена Жоана и золовка Раймонда (не совсем ясно, но возможно, что так же было и с Арнотом Маурелем Canta Corpt) не слишком-то рвались сотрудничать с Инквизицией, но начали с того, что упрямо все отрицали или молчали. И, конечно же, по этой причине инквизитор привел их на очную ставку, как минимум, мужчин, или одного только Перрина Мауреля с Пейре Отье. Я плохо себе представляю, где такая встреча могла быть устроена, в зале отдыха или на пересечении двух коридоров Дома Инквизиции. Пейре Отье вели в его застенок (in carcere), где он столкнулся с Перрином Маурелем. Вот как выглядит упоминание, которым оканчивается culpa приговора Бургундца:

            Означенный Перрин отказывался исповедоваться с того момента, как его арестовали и долго держали в заточении, и до того, как еретик Пейре Отье ему сказал, в тюрьме, где они были, чтобы он признался; и первоначально он отрицал в суде истину обо всем, сказанном выше, и хотя от него много раз этого требовали, он не помогал арестовывать означенных еретиков. [11]

            Жан Дювернуа весьма рассудительно предположил, что такая исключительная решимость Перрина Мауреля молчать, возможно связана с тем, что он был вальденсом. Мы также отметим, что если его брат Арнот, кажется, был очень вовлечен в катаризм, то Перрин является одним из редчайших обвиняемых Бернарда Ги, который не признался в вере в Добрых Людей. Но и большое количество катарских верующих продемонстрировали такое же упрямство. Также интересно выяснить настоящий смысл этого поступка Пейре Отье, который прямо посоветовал этому храброму человеку признаться. Возможно, что бывший юрист просто хотел помочь ему избежать слишком сурового наказания. Без сомнения, он объяснил Перрину Маурелю, что будучи узником своего обета правды, он рано или поздно будет вынужден отвечать на очень точные вопросы инквизитора и откроет всю правду о тайнах этого хутора. А если Перрин признается добровольно, то это может смягчить его участь. И, действительно, Перрин Маурель и его жена Жоана были осуждены на ношение крестов, в то время как Арнот Canta Corpt и его жена Раймонда получили приговор заточения в Муре.

Последний христианский жест

Таким в тулузской тюрьме предстает перед нами этот старый арестованный человек. Верный самому себе и своей Церкви, громко и четко заявивший о своей вере, он не колеблясь вступил на дорогу к своему костру. Восхитительно праведный, но и не без некоторой жесткости. Но что нас наиболее поражает, так это странная логика обета правды Добрых Людей, противоречащая всем понятным правилам подполья, в том числе и средневекового. Это предпочтение Слова Божьего всему человеческому братству странно выглядит для нашей пострелигиозной ментальности. Поневоле начинаешь мечтать о человеке со столь же героической позицией, но оставляющего место для некоторой гибкости, даже сострадания. Добрый Человек Амиель из Перль показывает нам такой пример своим молчаливым страданием.

Под конец лета 1309 года, через несколько недель после Пейре Отье, его старый товарищ Амиель из Перль тоже арестован. Этот арест был связан с поимкой Доброго Человека Рамонета Фабра. Всё случилось возле Верден-Лаурагэ, удивительной деревни, остающейся, несмотря на все преследования, эпицентром сопротивления. Однажды ночью Добрый Человек Амиель шел по дороге в сопровождении проводника Берната Фора. Это был один из братьев Серданы, называемой Эксклармондой, арестованной в начале 1309 года. Муж ее, Пейре Бернье, был сожжен в конце весны. Амиель из Перль и Бернат Фор направлялись на изолированный хутор. Но там была засада, устроенная агентами Инквизиции. Добрый Человек был арестован, а проводнику удалось бежать. Его никогда не поймали. В 1319 году Бернард Ги все еще мечет громы и молнии против него – и еще против нескольких других беглецов и заочно осужденных – объявляя им приговоры и отлучая от Церкви. [12]

Но Добрый Человек Амиель из Перль был схвачен, и его тут же привели в Тулузу – хотя он происходил из Сабартес – потому что его поймали в Тулузен и арестовывали его люди Бернарда Ги. Но вопрос о его возможной передаче Жоффре д’Абли даже не успел встать. Приговор Амиелю из Перль, «настоящее имя которого Амиель д’Отрив», прежде всего отмечает, что «его исповедь или, скорее, исповедание» во всем согласовалось с кратко изложенными общими заблуждениями еретиков. В приговоре также указывается, причем очень ясно, что Добрый Человек Амиель был подвергнут очной ставке с Добрым Человеком Пейре Отье перед инквизитором и его ареопагом. Это была просто потрясающая сцена:

Все эти и другие заблуждения, а скорее, ужасы, столь же мерзостные, сколь и преступные, которые исповедуют еретики его секты, Амиель перед нами и другими свидетелями признал, заявляя, что он придерживается всего, чего придерживается Пейре Отье, еретик, которого он признал перед нами и другими свидетелями своим Старшим в секте ереси. И оба они перед нами простерлись до земли, поклонившись один другому на еретический манер, говоря, что оба они являются их сектой, и признавая, что они часто поклонялись таким образом…[13]  

Что можно добавить к этому описанию, происходящему от самого инквизитора? Разумеется, следует восстановить – как минимум – слова, которые на самом деле говорили оба Добрых Человека, и которые инквизиторская канцелярия перевела как секта, ересь и поклонение: в присутствии инквизитора Пейре и Амиель ритуально приветствовали друг друга как носителей Духа Святого, выражая свою веру в то, что оба они, наконец воссоединившись, представляют собой Церковь. Напомним, что Добрые Люди следовали, таким образом, словам Евангелия «Там, где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я среди них», на которых была основана христианская практика socis.[14] Встретившись со своим Старшим, как положено, исходя из церковной дисциплины, Добрый Человек Амиель из Перль сослался на него, чтобы провозгласить свою веру – эти доктринальные заблуждения/ужасы, представлявшие интерес для Инквизиции. Но для двух узников главным была их общая уверенность в том, что они представляют собой Церковь, обновленную литургическим жестом взаимного приветствия. Истинную христианскую Церковь, преследуемую, раненую, но осознающею себя, и твердую в своей вере, которую перед их судьями представляли Добрый Человек Амиель и его Старший Пейре из Акса. Они оказались верны тому, что проповедовал Пейре Отье несколькими годами ранее для Пейре Маури, и что именно здесь обрело весь свой смысл: «И нас ненавидят и преследуют по причине Закона (Господня), которого мы твердо придерживаемся…».

Без сомнения, именно с этим удивительным и значимым восстановлением катарской Церкви в застенках тулузской Инквизиции можно связать крайнее решение, которое принял Добрый Человек Амиель:

Словно желая усилить свое осуждение, исчадие ада и проклятия, ускоряя свою телесную смерть и спеша в вечность, начиная с момента ареста, он отказался есть и пить, осуществляя, таким образом, самоубийство.

Амиель из Перль, бывший дворянин из Сабартес, ставший Добрым Человеком и преследуемый, действительно получил приговор от инквизитора Бернарда Ги в четверг 23 октября 1309 года; можно сказать, что это был безотлагательный приговор, в связи с голодовкой, которую тот начал. Следует ли применять здесь термин endurа? Инквизитор немедленно собрал свой совет, стараясь, чтобы нераскаявшегося еретика смогли сжечь, пока тот был еще жив:

Вот почему, поскольку означенный еретик Амиель… упорствовал в своем вероломстве закоренелой душой, и не мог дольше ждать без того, чтобы не пребывать в опасности смерти, мы, означенный инквизитор и викарий, спешно созвали совет многих мудрых и экспертов в гражданском и каноническом праве… заседая в трибунале, мы выносим еретику окончательный приговор и как такового передаем его светской власти.

Итак, Добрый Человек Амиель, твердый в своей вере, выбрал сопротивление власти Инквизиции и Церкви мира сего единственным способом, который у него оставался: голодовкой ускоряя свой костер. Сожженный, возможно, в тот же день или на следующий, он умер, не узнав долгого заточения, который уже испытывал его Старший[15]. Этот трагический, но быстрый выход ставит перед нами следующий вопрос: нам хотелось бы знать, почему Пейре Отье, тоже абсолютно твердый в своей вере, не избрал того же самого? Ведь рядом с этим непоколебимым Добрым Человеком, тем не менее, сделавшимся в течение долгих месяцев игрушкой в руках инквизитора, который без стыда использовал его для выявления пробелов в исповедях заключенных, теперь стоит этот трогательный пример его товарища Амиеля из Перль, бежавшего в смерть с огромным достоинством, и поступившего с точностью до наоборот. Но хотя в октябре 1309 года так сформулированный вопрос не возникал, сейчас мы можем поискать ответ или хотя бы ключ к пониманию проблемы воссоединения перед Инквизицией двух христиан – Доброго Человека и его Старшего – воссоединения, которое восстанавливает Церковь. Для Доброго Человека не убийством исполняется обет евангельского ненасилия. Даже пассивное самоубийство представляло собой нарушение заповеди «Не убий!». Поэтому можно предположить, что он сделал это при отпущении его Старшего, Пейре из Акса, представлявшего в его глазах лоно Церкви, и именно так Добрый Человек Амиель из Перль ушел в смерть. Практически аналогичным способом другой Добрый Человек, который, как мы знаем, избрал тот же путь, был юный Санс Меркадье. Он совершил самоубийство с ведома своего товарища, Доброго Человека Пейре Санса, и он тоже умер в состоянии отпущения и в лоне своей Церкви.

Мы также можем добавить, что насколько мы знаем – хотя наши знания очень неполны – никто из других Добрых Людей, которых одного за другим ловила инквизиторская полиция, кажется, не избирал решения объявить голодовку, что влекло за собой немедленный костер. Хотя, вполне вероятно, что причиной спешки, в которой 2 марта 1309 года каркассонские власти организовали костер Жаума Отье, была голодовка, которую объявил молодой человек. Как бы там ни было, Пейре Отье и Пейре Санс могли играть роль старших членов Церкви, которые стоически оставались во власти мира сего, после того, как дали отпущение своему последнему товарищу. Но им уже некому было дать такого отпущения. Пейре Санс, если информация о нем верна, всё еще оставался свободным в своем опасном подполье.

Христианская твердость и даже жесткость Старшего, который поставил всё на карту своей безгрешности против ужасных ловушек инквизиторской системы не ослабляет, а только усиливает его героический образ. Под конец зимы 1309-1310 года Пейре Отье потерял своего последнего товарища. В своей тюрьме, благодаря ревностным заботам инквизитора, он узнавал, как одного за другим арестовывали всех членов его Церкви, его бывших товарищей. Трагедия состояла в том, что Старший не мог до конца оставаться непреклонным представителем своей Церкви, не соблюдая всех своих обетов, как обета правды, так и обета твердости перед лицом мученической смерти. И то, и другое было способом подтвердить перед лицом инквизитора, но в особенности в глазах христианского народа, перед которым он рано или поздно предстанет, что он истинный свидетель преследуемого Христа, каким он, несомненно, и являлся. Апостолом. Который в последний раз мог продемонстрировать, что Церковь, которая сдирает шкуру – это неистинная Церковь.