credentes | Анн Бренон. Биография Пейре Отье. Часть 5. Глава 20. Харизматический Пастырь (Reply)

ХАРИЗМАТИЧЕСКИЙ ПАСТЫРЬ

Эта неустанная работа по отвоеванию душ, которой Добрый Человек Пейре Отье, вместе со своими братьями, посвятил себя без остатка, видна нам все из тех же прекрасных свидетельств в реестрах Жака Фурнье и, в меньшей мере, в нескольких отрывках, приводимых у Жоффре д’Абли. Эти свидетельства позволяют хоть немного восстановить такие подробности бытия, как сила убеждения, упорный, тяжелый труд и человеческое тепло. И, пожалуй, мы начнем с того шанса, который дает нам сам Старший, мы послушаем его собственные доводы, приводя которые, он воодушевлял или поражал окружающих своей неописуемой улыбкой. Но конечно, он всегда говорил о религиозной реконкисте – о битве за спасение Божье. Вот как Себелия Пейре рассказывает инквизитору о ярком воспоминании, сохранившемся у нее о самом первом посещении Старшим ее дома, в бастиде Арка, осенним днем 1301 года[1]. Слова, которые она вкладывает в уста подпольного визитера, звучат удивительно правдиво.

И прежде всего, именно эта улыбка скользит на губах человека Божьего. Ночью, в строжайшей тайне, его привели в дом вместе с сыном Жаумом Раймонд Пейре-Сабартес, муж Себелии, и несколько надежных друзей. Только утром супруга и кое-кто из избранных соседей были допущены в закрытую комнату, где прятались двое прибывших. Они оба стояли в комнате между ложем и сундуком. Их неловко приветствовали. Наступило молчание. Затем Пейре Отье бросил им, с некоторыми нотками язвительности:

- О, я вижу, долгонько вы уже не были в столь хорошем обществе!

Aital mainada: нотариус Инквизиции даже не перевел на латынь, а просто переписал два окситанских слова, употребленных Старшим, и которые вызывают ассоциацию со слугами и приближенными сеньора – maisnie на французском ойль – но с оттенком юмора, который ни от кого не ускользнул. Действительно, даже семьи, принадлежащие к старинным еретическим родам, долгое время не видели Добрых Людей; они забыли, что среди добрых верующих принято приветствовать их тройным поцелуем мира. Что им не говорится просто «добрый день», как обычным путешественникам. Это ведь общество добрых христиан. Наверное, раздались тихие смешки облегчения.

Лед был сломан, и каждый уселся, где нашел место. Верующие сели напротив Добрых Людей, и тогда Пейре Отье продолжил, объясняя, кто они и почему пришли сюда. «Он сказал, что они покинули страну, и много претерпели, но не потому, что им не хватало денег, но чтобы спасти свои души». На эту дорогу спасения, обретенную в Италии, теперь они должны направить других:

- Бог пожелал, чтобы мы пришли именно в этот дом, чтобы спасти души тех, кого мы здесь встретим. И мы не боимся страданий: мы ищем только спасения душ.

Утешитель

Во время этого первого свидания, Старший ограничился тем, что обменялся со своими доброжелательно настроенными слушателями несколькими «добрыми словами». Хозяин дома сам принес поесть двум гостям - рыбу, капусту, орехи, фундук, хлеб, вино; и только на следующий вечер Добрые Люди по-настоящему стали проповедовать. Когда стало смеркаться, все соседи собрались втайне – принадлежавшие к еретическому роду, в благожелательности которых не сомневались, те, что давно были de la entendensa, и не о чем ином не мечтали, кроме как снова услышать голос Добра, а возможно, и несколько новичков, в которых были уверены, что они не донесут, и надеялись привлечь на свою сторону. Пейре, Эсканье, Ботоль, Марти, Маулены, Раймонд Гайрод, Бернат Видаль, Пейре Маури собрались у Пейре Сабартес, и были допущены в закрытую комнату.

«И Пейре Отье проповедовал для нас», - просто говорит Себелия, добавляя, что она не очень хорошо помнит, о чем именно. Однако она уточняет, что как раз после этой первой настоящей проповеди слушатели, принимающие участие в этом религиозном собрании, совершили melhorier перед двумя Добрыми Людьми. Из многочисленных подобных примеров, можно очень четко представить себе, как проповедники, Пейре и Жаум Отье, сами обучали или напоминали ритуальные слова и жесты тем, кто их еще не знал, или, по прошествии долгого времени, забыл. Пейре Маури свидетельствует об этом очень подробно[2]: три раза каждый должен был склониться в глубоком поклоне, положив руки на землю или на лавку, а голову на руки, перед Добрыми Людьми, и просить их благословения: «Добрые Христиане, просим благословения Божьего и Вашего». Добавляя на третий раз: «И молитесь Богу за меня, чтобы Он сделал из меня хорошего (ую) христианина (нку), и привел меня к счастливому концу».

Тогда, - уточняет Пейре Маури, - Пейре Отье сказал мне подняться, мы обнялись, и он поцеловал меня три раза, говоря мне каждый раз: «Пусть Бог Вас благословит, пусть Бог приведет Вас к счастливому концу, пусть Бог сделает из Вас доброго христианина».

Уточним здесь, что этот тройной поцелуй, поцелуй мира, очень древний и абсолютно ортодоксальный, состоял из двух поцелуев в каждую щеку и потом в губы. Благодаря этому ритуалу melhorier, простой слушатель становился настоящим верующим Добрых Людей. По крайней мере, в этом убежден Пейре Маури, который задает об этом прямой вопрос Пейре Отье:

Он ответил мне, что причиной, по которой я должен это сделать, является необходимость стать верующим. Потому что если я не совершу этого melhorier (в тексте употреблено инквизиторское слово «поклонение»), и если я стану добычей тяжелой болезни, и утрачу дар речи, то он не сможет возложить на меня рук, чтобы меня принять. Но после этого знака почтения, которое я ему выкажу, если так случится, и в моем теле все еще будет теплиться душа, то он с Божьей помощью сделает так, что она будет спасена.

Фактически, чтобы дополнить тройной поклон melhorier, знаменующий состояние верующего, и обновляющийся при каждой встрече с Добрым Человеком, верующий должен был еще, чтобы быть уверенным в своем окончательном спасении, обменяться с Добрым Человеком пактом взаимных обязательств, convenensa. [3]. Торжественно отмечая свою добрую волю быть принятым перед смертью, путем consolament, в Церковь Добрых Людей, верующий хотел, кроме того, обеспечить, чтобы в момент смерти, даже если он потеряет сознание, и не сможет больше ничего высказать, этого первого обязательства будет достаточно, чтобы быть утешенным и таким образом спасенным Добрым Человеком. Сonvenensa, упоминание о которой мы встречаем почти во всех признаниях, читая показания перед инквизиторами и culpae осужденных Бернардом Ги, представляет своего рода первый акт, предвосхищающий consolament ad mortem – однако, очень существенный акт, воплощающий личное вовлечение, сердцевину и основу таинства. Многочисленны были верующие, мужчины и женщины, заключившие с Пейре Отье и его сыном Жаумом convenensa.

После великого возвращения из Италии Старшего, мы множество раз удивляемся, видя в тайных очагах и убежищах Сабартес, Тулузен и Разес, эти литургии, связывающие верующих и Добрых Людей, в атмосфере присущей только им набожности, словно кругом света отграничивающей их от остального мира. Обряды, отмеченные простотой, обнаженностью, преисполненные чувств и присутствия сакрум: с Пейре Отье, человеком Божьим, старым проповедником, тысячи и тысячи раз обмениваются тройным поцелуем мира во время приветствий, сплетают его руки со своими, склоняют голову ему на плечо; трижды просят благословения во время melhorier; заключают торжественный пакт convenensa, обещающий спасение души; за столом происходит суровая церемония благословения хлеба, в литургике белых салфеток и повторений Pater; руки Пейре Отье, Доброго Человека - последняя надежда на consolament, который спасает душу и на всю вечность отпускает ее в Царство Божье.

И когда Старший говорит, в тайном убежище, так это всегда для того, чтобы лучше показать верующим дорогу к спасению, ту дверь, от которой – как он верил всем сердцем, только его Церковь имела ключи. Именно потому он не боялся трудностей, он не считался со страданиями, и для этого он трудился, не жалея себя.

Две Церкви

Вся сила убеждения Доброго Человека была вложена в тему о двух Церквях: он хотел основательно укрепить в душах действительных или потенциальных верующих, в перспективе дальнейшей духовной реконкисты, что существует только одна истинная Церковь Божья, Христа и апостолов, то есть Церковь добрых христиан; и что другая Церковь, Римская Церковь, союзница сильных мира сего – это ложная Церковь, узурпаторская и злодейская. И вследствие этого, только его Церковь, Церковь добрых христиан, имеет власть спасать души. Чтобы развить эту тему, Пейре Отье использовал все преимущества своего красноречия и всю свою харизму: свой яркий юмор, вызывающий ответный смех; здравый смысл, логику и рациональную рефлексию; авторитет Слова Божьего, которое он умело цитировал как опытный клирик и придавал ему особое звучание как вдохновенный проповедник; опосредованно, безусловным авторитетом изысканного и утонченного человека, одновременно религиозного иерарха и бывшего знатного лица – а это не могло не произвести впечатления на верующих более скромного происхождения.

Мы уже часто цитировали здесь приватные разговоры Себелии Пейре, как и ее мужа, с Пейре Отье, о чем она рассказывала инквизитору[4]. Именно теперь мы можем, наконец, поставить в контекст, определить внутренний смысл этих визитов реконкисты, с которыми Старший и его сын наведывались в маленькую общину Арка и в дом Пейре-Сабартес. Чувствовал ли Пейре Отье, что такую особу, как Себелия, есть шанс увлечь аргументами подобного рода? В любом случае, он попытался показать этой даме, что его Церковь благая и респектабельная, и он говорил ей о количестве своих верующих и о том, кто его поддерживает. И он называл, «нахваливая свою секту и свою веру», очень значительные имена в Сабартес, которые, разумеется, знала не только Себелия, но и все на свете: знать, судейских, клерков и даже священников.

Именно во время таких частных разговоров, как мы знаем, Пейре Отье позволил себе доверить чете Пейре-Сабартес историю о consolament на ложе смерти графа Роже Берната де Фуа – к чему мы уже не будем возвращаться.

Конечно, эти «репортажи» оставляют некоторый сомнительный привкус, тем более, что они были изложены перед инквизитором, пытавшимся, со своей стороны, расширить список подозреваемых. Отметим, однако, что Себелия говорит о событиях двадцатилетней давности, и рассказывает о давно умерших людях. Также очень важно не отрывать цель действия от его контекстуальной логики: даже если жена скотовода пыталась и иногда, конечно, «добавляла» кое-что к фактам, Пейре Отье, несомненно, пытался использовать свой авторитет, чтобы укоренить в чете верующих, в некотором роде «нуворишей», уважение к Церкви Добрых Людей – Церкви людей видных. Остается только проблема неосторожности, достаточно плохо объяснимая со стороны подпольного проповедника, назвавшего столько имен, несмотря на риск возможных доносов.

Арнот Изаура прекрасно суммирует, перед собственным инквизитором, основы аргументации, которую он слыщал от Добрых Людей – и в особенности от Пейре Отье, часто бывавшего, как нам известно, в его доме в Ларнате[5]. И вновь появляется и освещается тема двух Церквей, истинной/благой и лживой/дурной.

Они говорили, что их недолжным и неправедным образом преследует Церковь Римская, а также лживые христиане и монахи, в то время, как они сами, наоборот, являются Добрыми Людьми и святыми, и не грешат, и все знают, что они не клянутся и не лгут, и не делают зла никому, и они имеют власть спасать души, потому что они придерживаются и следуют пути Бога и апостолов, и что никто не может быть спасен, кто не пройдет через их руки и не умрет в их вере и в их Церкви...

Но память, и без сомнения, вера Пейре Маури дарит нам самый прекрасный рассказ о проповеди противостояния двух Церквей, когда звучат слова из уст самого Старшего. Фактически, именно для Пейре Маури Пейре Отье произносит теплые и прочувствованные слова, подкрепленные солидной аргументацией. Для Старшего Пейре Маури представлял тип молодого верующего из Арка, жаждущего знаний. Интеллигентный, открытый, скорее всего, с самого детства, проведенного в Монтайю, выращенный в ореоле памяти об исчезнувших Добрых Людях, молодой пастух, разумеется, по-настоящему, никого из них еще не встречал. То, что он знал о них, рассказывали ему отец и мать, происходившие из хорошего еретического рода[6]. Старший Пейре из Акса нашел время и позаботился о его настоящем личном катехизисе, память о котором никогда больше не покидала молодого верующего. Он и сегодня дарует нам удивительную привилегию чуть ли не самим слышать проповедь Доброго Человека [7].

Пейре Маури вспоминает сердечный жест – Добрый Человек взял молодого пастуха за руку и усадил его рядом с собой, в комнате, в Арке. И сразу же следуют непосредственные добрые слова Доброго Человека, который не скрывал ничего из своей миссии:

Пейре, я рад видеть тебя, и мне говорили, что ты хочешь стать добрым верующим, и, если Богу так будет угодно, а ты захочешь мне поверить, я покажу тебе дорогу к спасению Божьему, как Христос показал Своим апостолам, а Он не лгал и не обманывал...

Последовавшая проповедь – катехизис, полностью была посвящена теме противостояния двух Церквей, и основана на новозаветных Писаниях, особенно иоаннических. С внутренним благородством умелый проповедник разворачивает логическую цепочку: именно потому Церковь добрых христиан свидетельствует о том, что она стоит на прямой дороге Христа и апостолов, что она преследуема и в подполье, что ее обличают как еретическую сильные мира сего и лживая Церковь:

И я скажу тебе причину, по которой нас называют еретиками: это потому, что мир нас ненавидит. И неудивительно, что нас ненавидит мир (1 Ио. 3, 13), ибо также ненавидел он Господа Нашего, Которого преследовал, как и апостолов Его. И мы ненавидимы и преследуемы по причине закона Его, которого мы твердо придерживаемся. Ибо тех, благих, кто хочет хранить свою веру крепкой, враги, когда они попадают в их руки, распинают и побивают камнями, как они поступали и с апостолами...

Отталкиваясь от Евангелия от Иоанна, и особенно от Первого Послания, которое он цитирует непосредственно, Пейре Отье, катарский проповедник, перефразирует также Заповеди Блаженства – основание христианского учения – блаженны кроткие, смиренные, блаженны гонимые за правду… И завершает он свою аргументацию настоящим афоризмом, сегодня превратившимся в лозунг чрезвычайно большой силы – поскольку его трудно опровергнуть:

Ибо есть две Церкви: одна бежит и прощает, другая всем владеет и сдирает шкуру; и только та, что бежит и прощает, стоит на прямом пути апостолов: она не лжет и не обманывает; а та Церковь, которая владеет и сдирает шкуру – это Церковь Римская.

С огромным мастерством катарский проповедник, воспользовавшись парафразой Евангелия от Матфея (Мф. 10, 22-23), спрашивает тогда своего собеседника, приглашая его принять чью-либо сторону, и самому разобраться, насколько хороша Церковь тех, кто бежит и прощает, то есть Церковь Добрых Людей, придерживающаяся праведного пути; и тогда между Старшим и пастухом происходит страстная дискуссия. Пейре Маури спрашивает, Пейре Отье отвечает, и можно реконструировать этот разговор:

Пейре Маури: Если вы и на самом деле придерживаетесь дороги правды апостолов, почему же вы не проповедуете в церквях, как это делают священники?

Пейре Отье: потому что Церковь Римская сожгла бы нас незамедлительно, ибо она страшно нас ненавидит.

Пейре Маури: Но почему Церковь Римская так ненавидит вас?

Пейре Отье: потому что если бы нам дали возможность свободно ходить и проповедовать, то Церковь Римская утратила бы всех своих приверженцев. Люди предпочитали бы нашу веру своей, ибо мы не говорим и не проповедуем ничего, кроме правды, в то время, как Церковь Римская говорит большую ложь...

И катарский проповедник не упускает возможности указать пальцем для своего слушателя на такую патентованную ложь Церкви Римской, лживой Церкви. В этом случае он избирает пример католической практики крещения младенцев, противоречащей логике божественных Писаний. Прекрасно видно, что Пейре Отье, проповедуя, знает, как задеть душевные струны своих слушателей. Умело связывая цитаты из Писания и теологический дискурс с происходящим в мире, как он его видел, он находит доказательства, легитимизирующие право его преследуемой Церкви именоваться истинной Церковью Христовой. Сложно поспорить с тем, что богатство и насилие принадлежат к арсеналу зла, князя мира сего. Постоянство еретического дискурса в течение двух веков? Ведь очевидно родство между этими словами, произнесенными в начале XIV века Пейре Отье о противостоянии двух Церквей, той, которая бежит и прощает, и той, которая всем владеет и сдирает шкуру, с аргументами Рейнских катаров, встреченных до середины XII века премонстранцем Эвервином из Штайнфельда. Они уже тогда противоставляли Церковь Божью и Церковь мира сего[8]. Возможно, это и есть узловой пункт еретического средневекового протеста, а также один из корней дуалистической катарской рефлексии.

Еще в XV веке последние средневековые вальденсы, беженцы в окситанских долинах итальянских Альп, те самые, которые чуть позже присоединились к Реформации, писали в своих книгах: «Среди преследуемых и преследователей, христиане всегда будут преследуемы». Катарская Церковь, Церковь Пейре Отье, была, несомненно, во времена великих инквизиторов, Церковью преследуемой – то есть Церковью добрых христиан. И то, что наступило впоследствии, систематизация инквизиторских репрессий 1305-1310 годов, явилось для нее окончательным и неопровержимым подтверждением этого тезиса.

Entendensa del Bе

Пейре Отье, Старший, протягивающий руку, чтобы благословить простершихся перед ним людей и призвать на них спасение Божье; приветствуемый верующими, склоняющими головы к его левому плечу, благословляющий хлеб Тайной Вечери на белых салфетках; стоящий с открытой книгой, цитируя, комментируя и проповедуя Слово Божье; Пейре Отье с его умелой речью и уверенными жестами, должен был, конечно же, производить сильное впечатление на свою паству. Однако он знал, как подходить к ним с некоторой простотой, настоящей благожелательностью и дружелюбием, только подчеркиваемыми его куртуазными манерами; когда заканчивается проповедь и настает час прощаться, он предлагает им: «Выпьем вместе, друзья мои». Он любит весело проводить с ними время, поддерживая легкий разговор не без юмора. Но никогда по-настоящему он не прекращает обучать их.

Когда, как-нибудь вечером, он доходит до того пункта, когда для всех становится ясным, что Римская Церковь не является истинной Церковью Божьей, и что только Добрые Люди сохранили Христову власть спасать души, он может позволить себе, находясь среди друзей, намного более резкие антиклерикальные выпады. И все, собравшись вокруг Доброго Человека, тоже начинают возмущаться непомерной жадностью Церкви, которая владеет – и которая изымает десятину у бедных людей; а также жестокостью Церкви, которая сдирает шкуру и инквизиторы которой бросают в тюрьму и сжигают тех, кто не причиняет никому зла. А когда можно повеселиться и переброситься веселым словцом – Пейре Отье и здесь не отстает от других.

Мы слышим, как у бедного очага в Аску он советует крестьянам сопротивляться захватам священников из Акса, «которые только и умеют, что погонять паству кнутом»; а перед верующими в Арке, которые его хорошо знали, он не колеблется выражаться еще более недвусмысленно.

Против культа святых: Церковь Добрых Людей – это Церковь Божья; другая Церковь – идолопоклонница: «Ее храмы – это дома, полные идолов», ведь ее статуи святых ничто иное, как идолы. «И поклоняющиеся изображениям – глупцы, ведь они же сами их сделали, эти статуи, топором и другими железными орудиями…»[9].

Против разных предрассудков Церкви Римской: абсурдно молиться Богу, чтобы Он послал хороший урожай; «Это не Бог посылает хорошее зерно, Он об этом не заботится; но это происходит из-за удобрений, которыми унавоживают землю» [10].

Против таинств Церкви Римской: крещение младенцев не стоит ничего, поскольку, не обладая еще разумением, они не могут сами вступить на христианский путь; относительно евхаристии: «Что до таинства на алтаре, то оно является всего лишь хлебом и вином, даже после посвящения. Он добавлял, насмехаясь, что если в этом таинстве на самом деле было Тело Христово, то даже если оно было бы величиной с гору Бюгараш, то столько попов его ело в течение такого долгого времени, что его бы не хватило…»[11].

Достаточно часто Старший позволял себе очень смелые шутки, иногда очень забавные. Кое-что из используемой им игры слов – которую он вряд ли сам изобрел – на первый взгляд выглядит странным. Как, например, этимология, выстраиваемая им вокруг окситанского слова capelans (капелланы), которым он обозначал свою любимую мишень, попов: он называл их cans pelans, дословно «собаки-живодеры», потому что они сдирают шкуру с других людей…[12]. Здесь соотношение того же рода, что и во фразе о Церкви, сдирающей шкуру: образ стрижки получает очень четкий смысл – и вес насмешки – в этой среде пастухов овец и скотоводов. Попы описаны, таким образом, как стригущие шерсть со спины своей паствы, да так сильно, что сдирают ее вместе со шкурой. В отличие от Доброго Пастыря Евангелий… Иногда этот юмор чрезвычайно взрывоопасный. Пейре Маури, который однажды очень серьезно задает ему вопрос, стоит ли делать крестное знамение, произнося положенные слова In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti, получает от него ответ не менее серьезным тоном:

Это хорошее дело. Летом это также прекрасный способ отгонять мух от лица. А что до слов, так ты можешь говорить при этом: вот лоб, вот борода, вот одно ухо, а вот другое.

Себелия Пейре сочла нужным добавить специально для инквизитора то, о чем нетрудно догадаться, то есть, что тогда Пейре Маури и его друзья расхохотались…[13]. Но Пейре Отье, даже если он позволял своим слушателям расслабиться и улыбнуться, или даже расхохотаться – всегда понимал, что он находится в кругу своих верующих, несмотря на все опасности, чтобы просвещать их с единственной и фундаментальной целью – помочь спасти их душу. Для этого он рассуждал, шутил, спорил и аргументировал. Ведь накануне он говорил им более торжественные, более ученые проповеди. Тогда, как катарский добрый пастырь он проповедовал о Царствии Божьем и первородной невинности душ, детей Божьих: «Он говорил, что Отец Небесный вначале создал всех духов и все души в небе…»[14]. Он проповедовал о падении ангелов в этот низший мир, из-за обмана Зла, об их вселении в «одежды кожаные», телесные тюрьмы. Он проповедовал о печали падших ангелов «в земле чужой», об их безнадежном путешествии из одного тела в другое, в забытьи небесной родины.

Он проповедовал о божественном спасении, принесенном в этот мир Сыном Отца Небесного, Христом, пришедшим в подобии, но не в реальной человеческой плоти; и был «по видимости распят, не умер и не испытывал никаких страданий»[15]. Он объяснял, что перед тем, как вернуться к Отцу Небесному, Сын Божий передал апостолам власть связывать и развязывать, являющуюся отличительной особенностью Его Церкви, ту самую власть, которую имеет Церковь добрых христиан, хранящая ее со времен апостолов. Потому это благая Церковь, истинная Церковь Христова – которая бежит и прощает – имеет власть спасать души, и спасает их своим крещением покаяния, consolament. И Пейре Отье проповедовал этим средневековым верующим, которых Церковь Папы много лет держала в ужасе Страшного Суда и вечного ада, утешение всеобщего спасения:

[Пейре Отье] говорил также, что те, кто спасется через их руки, никогда больше не вернется ни в тело, ни в этот мир. И когда все души людей, падшие с неба, вернутся туда перед концом света, то, как он говорил, не будет никакого воскрешения в плоти. Он говорил, что после конца света, весь видимый мир наполнится огнем, серой и смолой, и будет пожран: и это он назвал адом. Но все души людские будут тогда в раю, и в небесах будет столько же счастья для одной души, сколько и для другой; все будут одним, и каждая душа будет любить другую, как любят своего отца, мать или своих детей[16]…

Из всеобщего спасения всех душ, падших ангелов Божьих, Старший не исключал даже врагов его Церкви, клириков Церкви лживой Римской – которые сейчас находятся во тьме.

[Он говорил, что]… клирики Римские глухи и слепы, и сейчас они не хотят ни слушать, ни идти дорогой к Богу; но в конце концов, после тяжелого покаяния, они придут к пониманию и осознанию своей веры в другой жизни, где они вновь обретут истину своей Церкви[17]…

И, наоборот, со смирением и реализмом, проповедник признает, что его собственное спасение не является автоматически достижимым: до самого последнего момента он еще может впасть в грех.

Он говорил, что не знает, сможет ли он сам спастись, потому что если он обратится в веру Церкви Римской и оставит собственную, то вряд ли он сможет спастись в теперешнем теле или одеянии, но наоборот, будет страдать от более тяжкого покаяния и испытаний, перед тем, как спастись, чем те, кто никогда не знал их веры[18]…

Вся эта одновременно архаическая и плодотворная экзегеза христианских Писаний, которую проповеди Добрых Людей доносили до верующих, представляет собой сложный комплекс, доктринальную часть еntendensa del Be, устремления к Добру. Верующий – это тот, кто устремлен к Добру: кто знает, что такое Добро, то есть, благая Церковь; кто знает его в подробностях, благодаря проповедям Добрых Людей; кто знает, как можно прибизиться к Добру и спасти свою душу. Но поскольку это послание было иногда несколько трудным для понимания, Пейре Отье, как и другие Добрые Люди, и по примеру всех средневековых проповедников, использовал средства exempla, чтобы проиллюстрировать свои тезисы и привлечь аудиторию, даже рассмешить ее. Мы знаем много этих воображаемых историй, которые, конечно, не следует всегда понимать буквально; Себелия Пейре тоже вкладывает в уста самого Пейре Отье знаменитую exempla о лошади и подкове, которую Пейре Маури, наоборот, приписывает Андрю из Праде. Проповедник пытался объяснить, как души, падшие в этот мир зла ангелы, механически переселяются от одного плаща плоти в другой:

… духи и души… переселяются из тела в тело… и в конце концов, вселяются в тела, где они могут быть приняты и сделаться добрыми христианами, и когда они выходят из этих тел, то возвращаются в небо.

Видя, что лица слушателей начинают становиться рассеянными или недоуменными, Добрый Человек тогда прибегает к exemplum: двое Добрых Людей идут по дороге. Между двумя камнями один из них находит подкову, которую он потерял на том же месте в предыдущем воплощении, когда был лошадью сеньора… Тогда, по свидетельству Себелии, все расхохотались… и тема стала понятной[19]

Проповедник во славе

Все зависит от того, как слышит тот, кто слушает. От того, как он слышит, от его внимания, от памяти – не говоря уже о его интеллигентности и доброй воле. Потому неудивительно, что воспоминания о проповеди Пейре Отье, как они переданы нам Пейре Маури, пастухом из Монтайю, намного более связны и искусны, и звучат бесконечно правдивее, чем те, о которых сообщает Себелия Пейре. И, разумеется, также, что Старший знал, как адаптировать свой дискурс к аудитории – так, для Пейре де Гайяка, молодого клерка, он явно применял ученую теологическую аргументацию, полностью основанную на Писаниях, причем высокого уровня.

По крайней мере, так поступали Старший и его сын; Пейре и Жаум Отье фактически очень часто, как свидетель заявляет инквизитору, проповедовали вместе. Как правило, они были рядом, причем Жаум читал Писание, а Пейре комментировал. Жаум, возможно, сам был талантливым проповедником. Даже Себелия Пейре попала под его очарование: «Пейре Отье проповедовал… а его сын Жаум проповедовал еще лучше: он говорил, словно ангел» [20]. Молодой, подающий надежды клерк, будучи посвящен как Добрый Человек в восемнадцатилетнем возрасте, или около того, Жаум Отье, как мы уже отмечали, играл значительную роль в привлечении душ к Церкви своего отца. Источники позволяют даже заметить определенное пристрастие к нему со стороны верующих женщин, особенно тулузанок, которые спешили послушать его проповедь, собираясь в садах Сен-Сиприен, или под сводами церкви Святого Креста, заключить с ним convenensa, или поухаживать за его больной ногой. Возможно, в связи с личным очарованием, в любом случае, проповедуя как ангел, вскормленный высокой теологической культурой, этот юный святой со всей очевидностью представлял собой правую руку своего отца, бывалого и матерого представителя катарской интеллигенции.

Пейре Маури тоже часто возвращался к подобным воспоминаниям. Когда в 1318 году он жаловался на посредственность проповедей Гийома Белибаста, то сравнивал их с проповедями великих пастырей своей юности, Пейре и Жаума Отье:

… Монсеньор Морельи [Гийом Белибаст] не знает, как проповедовать. Но если бы та послушал, как проповедуют Господа Пейре и Жаум Отье – вот это проповедники во славе. Они-то хорошо знали, как проповедовать!… [21]

Проповедники во славе. К сожалению, Пейре Маури передает инквизитору подробное воспоминание только об одной проповеди Пейре Отье – той, которую мы уже пространно и многократно цитировали здесь – и еще об одной проповеди его сына Жаума о падении ангелов, тоже замечательно аргументированной. Следует еще напомнить, что пастух дает показания в 1324 году, спустя двадцать лет. Свидетельство Пейре де Гайяка о проповедях обоих Добрых Людей тоже особенно ценно: оно датируется 1308 годом, и содержит множество фактов; кроме того, оно написано непосредственно от первого лица и на латыни, рукой самого молодого нотариуса специально для инквизитора – это сэкономило для нас возможную погрешность деформации перевода с окситан на латынь нотариусом Инквизиции, более или менее квалифицированным. Кроме всего прочего, когда Пейре и Жаум Отье говорили с Пейре де Гайяком, то они приводили аргументацию, ориентированную на ученого клерка, разработанную искусно и на хорошем уровне, и выслушанную человеком достаточно искушенным. И хотя эта проповедь подана как схематизированное резюме, все равно можно услышать в ней некоторые отзвуки слов проповедников во славе. Настоящей проповеди средневековых клириков, основанной, как и положено, на Писании. Но, к сожалению, вырванный из рукописи лист прерывает в самом разгаре это удивительное повествование.

Оно свидетельствует, что еретические проповедники, чтобы обосновать свою критику Церкви Римской и доказать верность собственных религиозных практик, очень искусно использовали интерпретацию новозаветных текстов, одновременно спиритуалистическую и символическую. Также, Пейре и Жаум Отье, заявив, что Церковь Римская «стоит не на дороге спасения, но погибели», со знанием дела расправились с «таинством на алтаре». Здесь они не приводили аргументов о том, что «тело Христово должно быть так велико, как гора Бюгараш», передаваемых Себелией Пейре, но говорили абсолютно в тоне дошедших до нас катарских трактатов и ритуалов:

…Они говорили также, что хлеб, положенный на алтарь, и благословленный теми же словами, которыми Христос благословил его в день Тайной Вечери с апостолами, не является истинным телом Христовым, и что наоборот, нечестно и неверно говорить такое, ибо этот хлеб есть тленным хлебом, созданным и рожденным из тления. Но хлеб, о котором Христос говорит в Евангелии: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите… и т.д.» (Матф.26:26) – это Слово Божье…, подобно тому, как говорит Евангелие от святого Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.» (Иоан.1:1), и из этого они заключали, что раз Слово Божье – это хлеб, о котором говорится в Евангелии, то следовательно это Слово и является телом Христовым... [22]

Здесь мы узнаем собственно теологические основания практики благословления хлеба Добрыми Людьми, с которой мы часто встречались в этой книге. По тому же способу интерпретации Писаний, более «согласно духу речи»[23], чем букве, проявляя критическое мышление и глубокое знание текстов, Пейре и Жаум Отье опровергали католические концепции брака, культа распятия и крещения. Их аргументы относительно креста, нашиваемого крестоносцами во время похода за море и папских индульгенций, уже словно были вдохновлены будущей Реформацией, и стоят того, чтобы их процитировать:

…Относительно походов за море, эти еретики говорили еще, что они не имеют никакой ценности, и что грехи таким образом не отпускаются, хотя говорится в Евангелии: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Матф.16:24; Мк. 8, 34; Лк. 9, 23). На самом деле, Христос не имел в виду, и тем более не хотел установить подобного тем крестам, которые крестоносцы одевают, чтобы ехать за море, и что эти кресты всего лишь тленные предметы: но истинным крестом Христовым является крест добрых дел, истинного покаяния и соблюдения Слова Божьего... [24]

Но Добрые Люди не были далекими от народа проповедниками, пытающимися впечатлить свою паству с высоты кафедры. Они любили говорить также в кругу верующих, они брали их за руку, обменивались с ними поцелуем мира и ласковыми словами дружбы. И потому свидетельство Пейре Маури несет для нас намного больше счастья, чем свидетельство Пейре де Гайяка. Молодой клерк передает теологические основания аргументов Пейре и Жаума Отье. А юный пастух дает нам почувствовать тепло своей встречи со Старшим. Проповедник во славе умело заканчивает свою вводную речь словами, логически завершающими его послание, словами страстного увлечения, веры – одновременно раскрывая собственные радости и надежды:

Пейре, я сказал тебе множество благих слов, в которых содержится истина… И если я вернулся в эту землю, так это для того, чтобы принести и нашим друзьям это доброе слово, вот так ширится наша вера. Она распространяется от одного к другому, и недалек тот час, когда в этой земле будет множество добрых верующих…

И он добавляет:

Не бойтесь, но пребывайте в радости, ибо нас ожидают счастливые дни…[25].

Конечно, катарский проповедник – как и все христианские монахи – на самом деле имел в виду великий свет Царствия Божьего, которое не от мира сего. Но именно этими словами Пейре Отье мог и в этом мире основать узы братства, способные на длительное сопротивление Инквизиции и Церкви, которая владеет и сдирает шкуру.

Аутентично катарская проповедь

Теперь настало время написать – не побоимся этого слова – о «доктринальном» содержании проповеди Пейре Отье, то есть, проще говоря, о катаризме. Парадокс состоит в том, что наиболее поздние источники являются наиболее подробными, и катехизис Старшего, а также Добрых Людей из его окружения, особенно его сына Жаума, но также Гийома Белибаста, известны нам намного лучше, чем епископов и катарских проповедников XIII века. От великих Гвиберта де Кастра, Арнота Ота или Берната де Симорра, почти ничего не осталось, за исключением их имени и того факта, что перед крестовым походом они блестяще дискутировали о теологии с цистерцианскими аббатами и папскими легатами. Некоторые крохи катарской литературы ученого характера, можно сказать, «классической», счастливо сохранились в дошедших до нас двух трактатах и трех ритуалах. Кроме того, Суммы антикатарской полемики XIII века, преимущественно итальянской и доминиканской, со своей стороны, поставляют серьёзную информацию об аргументах еретиков, которые они опровергали. Вот почему вполне обоснованно сравнивать то, что мы знаем о тезисах и положениях «классического» катаризма, с тезисами Пейре Отье, отстоящими от них почти на столетие.

Эта короткая преамбула имеет целью всего лишь отметить то, почему здесь мы только вкратце оцениваем устаревшие положения Монсеньора Видаля, открывателя реестров Жака Фурнье, который, в начале ХХ века, увидев некоторые размышления крестьян из Монтайю, осиротевших без Добрых Людей, рискнул заявить, что поздний катаризм – то есть тот, который проповедовали в XIV веке Пейре и Жаум Отье – это неопределенный корпус деградировавших и выродившихся верований. Однако более углубленное исследование инквизиторских источников показывает всё с точностью до наоборот. Некоторые современные историки религии попытались даже разложить по полочкам, расчленить, препарировать и методически проанализировать – но без всякой попытки синтеза – каждый элемент проповедей последних Добрых Людей, затем все это произвольно категоризировать, типологизировать и систематизировать, и, разумеется, достигли при этом неудобочитаемых и абсолютно антиисторических, можно даже сказать, абсурдных результатов. К примеру, они приписали Пейре Отье и его сыну Жауму – хотя последний был воспитан первым – принадлежность к различным школам дуалистической мысли, да еще и перенеся это в контекст итальянских споров начала XIII века[26].

Все эти исследования, не специальные и не очень критические, но которые мы обязаны упомянуть, содержат обширные рассуждения на тему о «деградации» конца катаризма, но сегодня они уже опровергнуты и вышли из употребления. Ограничимся здесь только тем, что подчеркнем, вместе с Жаном Дювернуа и другими специалистами в этой области, что Старший Пейре из Акса, как и его сын, как и его товарищи, в своем последнем и опасном подполье, все еще проповедовали на хорошем интеллектуальном уровне, развивая тезисы, явно соответствующие тому, что мы знаем о катаризме из других источников. Вот, например, наиболее внушительный лозунг из аргументации Пейре Отье: «Есть две Церкви, одна бежит и прощает, а другая владеет и сдирает шкуру.» Он абсолютно соответствует заявлениям Рейнского катарского епископа, с которым общался около 1143 года Эвервин из Штайнфельда. Разве что мы можем задать себе вопрос, не означает ли такая удивительная верность катаризма самому себе на протяжении почти двух столетий своего исторического проявления, некоторого застоя, или, по крайней мере, неспособности эволюционировать? С другой стороны, это правда, что в 1310 году Римская Церковь «сдирала шкуру» еще более рьяно, чем в 1143…

Дадим, вместо заключения, слово свидетелю, который сам слушал проповеди Пейре Отье: Понсу Кутеллье, жителю Лиму, который не испытывал особой склонности к ереси (по крайней мере, так он защищается перед инквизитором). Он делал гребни и поселился в Тулузе, но сохранял связи с добрыми верующими родного города - Пейре Мунье, Гийомом Пейре-Кавалье. Однажды этот Понс Кутеллье попадает в общество Пейре Отье в одном тулузском доме, и Добрый Человек проповедует для него «из Посланий и Евангелий», и представляет ему жизнь своей Церкви, «обладающей Святым Духом, как и апостолы». Из свидетельства ремесленника, вернее, из того, что осталось от этого свидетельства, схематизированного в culpa приговора Инквизиции, осудившей его на Мур 7 марта 1316 года, видно, что он, естественно, пытается как можно более минимизировать перед инквизитором свою причастность к ереси, и аргументирует эту причастность силой убеждения, исходящей от личности Старшего Пейре из Акса:

На протяжении многих лет он оставался в сомнениях, не зная, принадлежат ли эти еретики к хорошей секте и хорошей вере, одному веря, а другому нет, и так было до той поры, пока в Тулузе он не попал в общество еретика Пейре Отье: тогда он просто поверил, что еретики – это Добрые Люди, и праведные, и что у них хорошая вера и хорошая секта, в которой могут спастись они сами и их верующие. И он оставался в этой вере все то время, пока он находился с означенным Пейре Отье; и он оставил эту веру в тот день, когда он расстался с еретиком…[27].

[1] Себелия Пейре, J.F. 568.

[2] Пейре Маури, J.F. 926.

[3] O convenensa см. А.Бренон, «Религиозное вовлечение как основа катарских практик», в Le Choix heretique…, op. cit., p. 147-155.

[4] Себелия Пейре, J.F. 579 и 583-585.

[5] Арнот Изаура, G.A. Pal. , 312-313.

[6] Об этом говорится в показаниях самого Пейре Маури перед инквизитором Ж.Фурнье, так же, как и в показаниях свидетелей, которые его знали, и на этом я основываю свои утверждения. Все подробности в моей книге: Brenon, Inquizition.

[7] Обо всей этой сцене см. Пейре Маури, J.F. , 924-926..

[8] Письмо Эвервина из Штайнфельда Бернару из Клерво, Brenon, Archipels…, p. 50-51.

[9] Себелия Пейре, J.F. ,580.

[10] Себелия Пейре, J.F. ,581.

[11] Себелия Пейре, J.F. ,572.

[12] Себелия Пейре, J.F., 580.

[13] Себелия Пейре, J.F. , 5 81.

[14] Себелия Пейре, J.F., 569.

[15] Себелия Пейре, J.F. , 571.

[16] Себелия Пейре, J.F. , 573.

[17] Себелия Пейре, J.F., 579.

[18] Себелия Пейре, J.F. , 580.

[19] Себелия Пейре, J.F. , 570.

[20] Себелия Пейре, J.F. , 569.

[21] Арнот Сикре, J.F. , 757.

[22] Пейре де Гайяк перед Жоффре д'Абли. Перевод А.Бренон в Nelli, Ecritures, p.338.

[23] Выражение принадлежит Джованни де Луджио, итальянскому катарскому епископу XIII века, автору Книги о двух началах.

[24] Пейре де Гайяк, перев. цит., 340.

[25] Пейре Маури, J.F. , 925.

[26] См. например, Ioan P. Couliano, Les Gnoses dualistes d’Occident, Paris, Plon, 1990, или тезисы Gerard Rottenwohrer, Der Katharismus, 4 vol. Bad Honnef, Bock und Herschen, 1987-1990.