credentes: (Default)
 Оливье де Робер

Фото Ален Башени

Прогулка по местам последних дней Монсегюра

На протяжении пешеходного путешествия вокруг подножия гор д’Ольм, история приглашает вас представить себе жестокие битвы и мужественное сопротивление осажденных, трагической сценой для которых послужила эта отвесная скала.

На закате солнца знаменитый арьежский замок и скала, на которой он стоит, выглядят словно нарисованными на фоне окрестных холмов.

Во время этой длинной пешей прогулки вы всегда будете видеть замок Монсегюр, доминирующий над местностью, и  понимать, насколько ошеломляющим было мужество тогдашних воителей.

Путь лучше всего начать прямо по асфальтовой дороге. Естественный декор здешних пейзажей столь грандиозен, что история идет рука об руку с эстетическим созерцанием. Когда вы поднимете голову, то видите, как открываются врата в головокружительные высоты. Все утесы абсолютно вертикальны, а скалы сложены так, словно природа решила построить лестницу в небо. И на высоте, такой высоте, что едва верится, на самых высоких скалах, были стены, а на самой верхней точке находился замок.

Начните обходить эту катарскую цитадель, спускаясь в ущелье, чтобы увидеть скалы «Рок де Ла Тур»,  - аванпост, который защитники поставили на уступе, прямо на краю хребта, на расстоянии полутора километров от современного замка. Именно эту неприступную крепость решил атаковать, утомленный бесконечной осадой, сенешаль Уго дез Арси под Рождество 1243 года. Если ваш взгляд будет подниматься все выше по крутым скалам, то это и будет та самая дорога, по которой карабкались легко вооруженные слуги, как написал Гийом Пьюлоранский. Скорее всего, это были пиренейцы, привыкшие к рукопашным боям и не боящиеся высоты. Пообещали ли им отпущение всех грехов, этим горцам с крепкими руками, чтобы они перерезали горло своим землякам в канун рождественской ночи? Несколько криков, тела, полетевшие в пустоту, - и башня была взята. А наш сегодняшний путь начинается здесь, где состоялись битвы прошлого.


Убежище для фаидитов

Когда поднялась заря, то там, наверху, возможно, еще не знали, что враг уже занял башню. Ведь почти уже сорок лет, как община добрых христиан нашла убежище в этом горном гнезде, и ее никто не беспокоил. И вот уже восемь месяцев, как рыцари-фаидиты и их солдаты без особых потерь отражали попытки штурма могущественной королевской армии. Граф Тулузский присылал утешительные новости, и осажденные, возможно, верили, что вскоре прибудет подкрепление для обороны замка. Но в то рождественское утро 1243 г., когда знамя врагов развевалось на захваченном аванпосте, «надежда сменила лагерь, а битва сменила душу».

Как не изумиться, прогуливаясь сегодня по этому мирному пейзажу, глядя на грозные очертания скал Рок де Ля Тур? Кажется невозможным, чтобы люди смогли туда вскарабкаться ночью, сжимая ножи в зубах. По какой тайной дороге, благодаря чьему предательству? Но завеса молчания лежит на этой странице истории.

Представим себе castrum

Поднимаясь к хутору Сер-Лонг, а затем следуя по хребту, на котором он построен, мы выходим из ущелий, но История нас не оставляет. Ибо отсюда мы видим весь длинный хребет, оканчивающийся Рок де Ля Тур, до самого замка, хотя его скрывает листва деревьев. И хотя сама дорога к замку укрыта деревьями и кустами, можно представить себе castrum, прилепившийся к спине этого каменного зверя, состоящий из небольших хижин на террасах, с цистернами и стенами. Деревню, ворота которой открывались прямо в небо. Ее защитники, понимая, какой ужасный риск представляет для крепости взятие аванпоста, бросились вперед, чтобы попытаться отвоевать башню.

Но тщетно. Им пришлось столкнуться с огромным количеством воинственных осаждающих, а потом попытаться сохранить свой отряд и драться за каждый дом, за каждую лестницу, за каждую пядь земли. На хребте Сер-Лонг, где мы находимся сейчас, возможно, были слышны удары мечей и крики сражающихся, а за последними стенами надежды добрые люди молились за бедных, охваченных насилием людей.

Теперь этот хребет Монсегюра окутан молчанием в память о битвах: там была найдена могила двух воинов, похороненных вместе с железом, пронзившим их плоть; остатки разрушенных стен, а во мху – несколько каменных ядер… Такие ядра, начиная с января 1244 г., градом падали на отряд защитников, а затем и на сам castrum, сея панику и разрушая всякую надежду на сопротивление.

Бертран де ля Баккалери, инженер военных машин, посланный графом Тулузским, тем не менее, попытался потягаться с нападавшими и вселить надежду на вмешательство Раймонда VII. Но, по-видимому, больше никто в это по-настоящему не верил: очень многочислены свидетельства о том, что защитники Монсегюра заключали convenenza с катарскими проповедниками на случай, если их настигнет внезапная смерть, и чтобы кто-нибудь из них смог уделить им consolament.  Все эти простые и осознанные жесты говорят нам об отчаянии и близости смерти. Победа тоже перешла на другую сторону, и мы поймем это, углубляясь в лес, который поглотит нас, когда мы будем подниматься к ущелью Сегюэля. Конечно, в этом лесу воображение рисует нам то, как здесь скрывались четыре тени – четверо совершенных, прятавшихся во время сдачи castrumа, поскольку на них была возложена обязанность доставить в безопасное место сокровище общины, в то время, как их братья поднимались на костер. Сокровище? Это слово возбуждало целое поколение мечтателей. Но возможно, нам действительно следует говорить о «сокровищнице»: «золоте, серебре и несчетном количестве монет…» - как говорит один из свидетелей. Никаких тайных текстов, никаких священных объектов, но только деньги, предназначенные на помощь катарам, которые должны были выжить в надвигающейся катастрофе.

А теперь мы снова в последний раз поднимаемся к замку со стороны ущелья Сегюэля, словно наперерез мрачной колонне Добрых Людей, спускающихся на костер 16 марта 1244 года. Castrum был сдан, и светские власти бросили людей в огонь, и тот пожрал более двухсот человек. Но хотя история Монсегюра закончилась, история окситанского катаризма продолжалась почти столетие, хотя это можно назвать и длительной агонией. Но когда мы стоим здесь наверху, то наш взгляд простирается за горизонт, и часто мы грешим слабостью, чувствуя себя под защитой от всего. Возможно, так чувствовали себя и защитники этих мест, когда пришли солдаты короля и Церкви. Пока не настала та Рождественская ночь 1243 года.

Расположенная в глубокой долине деревня Монсегюр буквально хранит память о героическом сопротивлении рыцарей и солдат Пьера Рожера де Мирпуа, защищавших высокие укрепления замка.


Pyrenees Cathares, 2005 pp 116-119

credentes: (Default)
 И в Нем была жизнь…
Мне много раз приходилось бывать в Монсегюре. Я обходила его с разных сторон. Я ходила к нему пешком и ездила автостопом. Я ходила оттуда в Монтайю по «тропе катаров». Я видела его в бурю, когда из-под ног вниз лились потоки воды, и в жару, когда обливаешься потом. Но мне никогда не приходилось видеть это место 16 марта. Я только могу представить себе, как свищет там пронзительный мартовский ветер.
Но Монсегюр никогда не вызывал во мне печали. Бывая в других арьежских горах, я часто искала его взглядом – ведь характерный силуэт скалы виден издалека. И я представляла себе, что в годы, когда Монсегюр был «престолом и средоточием» Церкви Добрых Людей, когда там жили епископы, то именно к этой, издалека видной скале, обращались взоры людей из долины, именно там они видели свою последнюю надежду, именно туда их приносили умирать.
Но Монсегюр всегда представлялся мне местом жизни. И обычной жизни, в тесноте и толкотне, когда этот castrum процветал, и вечной жизни, ведь для стольких людей он послужил «вратами в небо». И это чувствуется там до сих пор. Нет, я не верю в святые места. Но есть места, слишком пропитанные историей до такой степени, что здесь можно словно говорить с теми, кто ушел в небо отсюда. Там, где звучала последняя проповедь епископа Бертрана Марти, которая завершалась словами Господа: «Встаньте, пойдем отсюда». Они ушли в вечность, но из этой вечности все еще могут говорить с нами. И Монсегюр – одно из тех мест, где это чувствуется в полной мере.
Поэтому я люблю приходить сюда, чтобы чувствовать жизнь, которая «свет человеков».
IMG_20191008_150403
credentes: (Default)
 Капитуляция и передышка

           2 марта на горе наступило молчание, тяжелое молчание снегов. После переговоров было заключено перемирие на пятнадцать дней. Для этого осаждавшие взяли заложников, а осажденные погребли последних мертвых, возможно, в глубине какого-то сифона, завалив камнями – в надежде, что их не найдет рвение Инквизиции. Из скромных домиков поднимался дымок, выскальзывая из-под крыш через перегородки, и укрывая pog, подобно зимнему туману. Когда пройдут пятнадцать дней передышки, «еретики» будут сожжены, а Монсегюр передан королю Франции. Сами же оставшиеся жители Монсегюра все до единого будут свидетельствовать перед Инквизицией.

         

Read more... )
credentes: (Default)
 Взятие Рок де Ла Тур

          Между днем Всех Святых и Рождеством осаждающие смогли пробраться выше. В их руки попала Рок де Ла Тур, и они смогли удержать этот аванпост. Теперь наверх был открыт проход и для остальной армии, и защитникам Монсегюра пришлось воевать на два фронта.
          

Read more... )IMG_20200323_232455
credentes: (Default)
 

Осада Монсегюра

           Цвет Монсегюра - голубой. А еще это запах влажной земли, это песнь облаков и неба, ветер, свистящий на снегу. Эта голубизна – невидимые врата Монсегюра, куда нужно будет идти, когда настанут плохие времена.

           И они настали. Издалека были видны крестоносцы с развевающимися знаменами. Они пришли к самому подножию горы и сооружали в лесу свои палатки и шатры. Это было в прекрасном месяце мае, когда на равнине расцветают фруктовые сады, а здесь тают последние снега, оставляя холодную землю, и, несмотря на солнце и весну, приходится еще разжигать очаг. Из маленьких домиков, лепящихся один к другому вокруг донжона для лучшей защиты, морозными утрами поднимались серые и голубые дымки из очагов.

    

    Люди Монсегюра с высоты своих укреплений смотрели на крестоносцев, пытаясь их сосчитать, но тех было слишком много. Впереди можно было различить знамя королевского сенешаля Каркассона Уго д’Арси, а затем флаг архиепископа Нарбоннского Пьера Амиеля, а вдалеке в большом количестве располагались люди, приведенные епископом Альби. Иные прибыли из Гаскони, и как минимум семьсот человек пришли из Овиллара. Колесницы заняли все подножие горы, там разбивали лагерь, крики людей поднимались к самым утесам, как зловещая угроза.

Read more... )
credentes: (Default)
 

Восстание против Инквизиции

              «Невыразимые чувства охватывают сердце, когда ступаешь по этим тропам, освященным страданиями и битвами предков. Мы знаем, что по ним рыцари в молчании сопровождали людей Божьих, склоняя голову под тяжестью терзаний своей родины, и слезы катились по их мужественным лицам, орошая их бороды и гривы их лошадей». (Наполеон Пейра).

         Но мирная жизнь продолжалась в Монсегюре. Добрые мужчины и добрые женщины поднимались туда, чтобы совершить aparelhament, а затем спускались вниз под охраной солдат и вооруженных рыцарей. Купцы и крестьяне приходили туда продавать провизию и сельскохозяйственную продукцию, простые верующие совершали путешествие, чтобы навестить своих родственников или послушать проповеди епископа Бертрана Марти.

Read more... )
          Но ни Инквизиция, ни король, ни Папа никогда не простили Авиньонет.IMG_20200320_230039
credentes: (Default)
 Многие печальны в этот печальный день. Так же было и в Монсегюре, когда еще 10 марта 1244 года Добрые Люди поняли, что помощи не будет. И что чаши им не миновать. Но это нужно встретить с мужеством. «Да не смущается сердце ваше…» (Ио. 14,1), - сказал Христос.

Люди часто подсознательно уверены, что в нашем мире они хозяева, и все хорошо. Но приходит вирус, война, голод, и видно истинное лицо этого мира.

«В мире будете иметь скорбь. Но мужайтесь: Я победил мир» (Ио 16,33). Так произошло и с Монсегюром. Пусть останки тел Добрых Христиан забросали грязью, так же, как попытались оплевать и покрыть грязью их доброе имя. Но теперь люди знают, что такое Монсегюр, и вспоминают о нем. А слово «инквизитор» стало синонимом прислужника темных сил даже в массовой культуре.

Но самое главное, это то, что Добрые Люди не ушли в могилу. «Есть ведь и другие миры, кроме этого» (С.Кинг). Они ушли в мир, где ждут нас. И память о Монсегюре держит эту дверь, куда они ушли, и где нет больше зла и печали, все еще открытой. Потому что у них был мир, который дал им Христос, и который они передавали друг другу.



Результат пошуку зображень за запитом montsegur 16 mars
credentes: (Default)
 Повседневная еретическая жизнь castrum

            После ужасов двадцати лет крестового похода, начиная с 1236 года, Инквизиция начала прочесывать этот край, эксгумируя трупы из освященной земли кладбищ, чтобы сжечь их публично. И в это время в Монсегюре, среди нежно белеющих снежных вершин, устремленных к небесам, донжон Раймонда де Перейля возвышался над мирной маленькой деревней вдалеке от этих ужасных преследований. Как минимум тридцать домой стояло на хребте. По улицам ходили добрые мужчины и добрые женщины, которые там жили. На южной стороне скал были вырублены скамейки, чтобы люди могли посидеть и погреться на солнышке. Епископ Бертран Марти проповедовал по воскресеньям и праздничным дням «в доме еретиков», самом большом. Однажды на одной из его проповедей собралось около 130 человек.
IMG_20200316_000353

          Read more... )
credentes: (Default)
 

Убежище катарской Церкви

           «Я видел Гвиберта де Кастра, епископа еретиков, Бернарда де Ламота, Старшего Сына, Жана Камбиаира, Сына, Уго де ля Баконь, Старшего Сына еретиков Аженэ, Понса Гилаберта, диакона еретиков Вильмура, и Теутона епископа еретиков Аженэ,  и других, пришедших в замок Монсегюр. И они просили Раймонда де Перейля, сеньора этого замка в то время, чтобы он согласился принять еретиков «infra castrum» внутри каструма, чтобы в этом каструме Церковь еретиков могла иметь престол и средоточие, чтобы она могла посылать оттуда миссии и защищать своих проповедников… Это было десять лет тому» - заявляет Беренгер де Лавеланет в своих показаниях от 21 апреля 1244 года. Это отсылает нас к 1232 году.IMG_20200314_230822

          

Read more... )
credentes: (Default)
 

Альбигойский крестовый поход

Это было тридцать пять лет тому…

В Лавеланет уже ничего не осталось от замка Беренгера де Лавеланет – только скала, поддерживающая донжон, да глубокий ров, выдолбленный в известняке. Город сполз к подножию этой скалы, но с вершины башни еще можно ясно различить Монсегюр. Беренгер де Лавеланет «в юности» бывал в Фанжу, слушал проповеди Гвиберта де Кастра и участвовал в 1204 году в церемонии посвящения Эксклармонды, сестры графа де Фуа.


Read more... )IMG_20200312_232814IMG_20200313_224759Годы войны

          Когда загорелись первые массовые костры крестового похода, Монсегюр не был затронут. Вокруг его донжона появились улицы, на которых дома жались друг к другу. А в самом большом доме собирались верующие, чтобы слушать проповеди добрых людей, особенно по воскресеньям и праздникам.
       
    Гальярд дю Конгост был всего лишь маленьким ребенком, когда начался крестовый поход. Его родной город Пьюверт был взят в 1210 году, и он больше туда не вернулся. Его вырастил дядя, Раймонд де Перейль, у которого он и жил, и там он, как и другие рыцари и представители сеньорального клана, слушал проповеди епископа Госельма. Перед инквизитором Гальярд дю Конгост заявляет:
                «Все поклонялись еретикам, кроме меня, потому что мне было только семь лет. Это было тридцать с лишним лет назад».
            Годы, последовавшие за вторжением 1209 года, стали свидетелями массовых казней на кострах: в Минерве было сожжено 140 человек, а в Лаворе – 400! Даму де Лавор, Жироду, дочь доброй женщины Бланш де Лаурак, бросили в колодец и побили камнями.
                 «И ее крики раздавались до тех пор, пока она не умерла».
          Ее брата Аймерика де Монреаль, пришедшего ей на помощь с военной поддержкой, повесили с еще шестьюдесятью рыцарями. Но поскольку виселицы сломались под их тяжестью, им всем перерезали горло.
          По мере того, как этот край завоевывали крестоносцы, члены катарских религиозных общин вынуждены были бежать в укрепленные поселения, которыми управляли их друзья. Например, в Монтань Нуар, к северу от Каркассона, молодой рыцарь Пьер де Корнельян, стоявший на страже ворот castrum Рокфор, видел, как однажды в змок пришли искать укрытия около 300 еретиков. Мы не знаем количества монахов и монахинь, которые в те годы прибыли в Монсегюр, чтобы укрыться там. Многие свидетели говорят о том, что видели «[…] еретиков, которые бежали по направлению к Монсегюру».
          И именно в момент притока этих беженцев Монсегюр приобрел свой вид укрепленного поселка. Нам известно, что существовало как минимум два «еретических» дома, мужской и женский. Но отныне и другие еретики пришли жить в эту высокогорную местность, а Раймонд де Перейль увез туда своих близких. Тогда Монсегюр сделался особенной деревней, где не было крестьян. Там бок-о-бок жили только два сословия – те, кто молится, и те, кто воюет: добрые христиане («еретики») с одной стороны, и верующие, которые их защищали, с другой. Монсегюр является, прежде всего, историей семей, даже целых родов, знакомств, связей и подпольных сетей. Приехать в Монсегюр считалось преступлением, не говоря уже о том, чтобы там жить, даже если ты был еще ребенком.
            Гильельма де Фест свидетельствовала 16 августа 1244 года в Кастре перед доминиканскими инквизиторами Феррером и Дюраном. На площади перед донжоном и собравшейся толпой она выслушала свой приговор:
          «Ты провела все детство в Монсегюре вместе со своими еретическими родителями […] И когда ты могла добровольно уйти от них, отвергнув их способ жизни, ты не пожелала свидетельствовать перед инквизиторами, пока тебя не вызвали […]. Мы приговариваем тебя к вечному заточению».
          Пламя костров, вечное заточение – вот какая судьба ожидала добрых христиан-катаров, но также их защитников, верующих и близких. Ересь сделалась преступлением против Бога.
          Монсегюр уже был еретическим убежищем, когда в мрачные времена убийств и войны, подобно песне, возродилась надежда. Удивительно, но такой ярый католик, как король Арагонский, естественный сюзерен виконта Каркассона и шурин графа Тулузского, стал воплощением этой безумной надежды на реконкисту перед лицом крестоносных войск Симона де Монфора и французов.
          В 1212 году Пере Арагонский был окружен ореолом славы за победу над неверными в битве при Лас-Навас-де-Толоза. Его ожидали как героя, который придет, чтобы восстановить довоенное общество – мир трубадуров, где ересь и куртуазия жили бок-о-бок, воплощая ценности paratge: благородство сердца знатного окситанского общества.
          Эта надежда в 1212 году выразилась в песне – возможно, последней – Раймонда де Мираваля. Трубадур утратил свой замок в Монтань Нуар, отнятый у него Симоном де Монфором. Замок, который был гостеприимным домом для всех женщин, которых он любил, когда ветер в листве и звуки струящейся речной воды звучали в ритме его песни…
         
«(…) Canso, vai me dir al rei
(…) Ab que cobre Montagut
E Carcasson’el repaire
Poise r de pretz emperaire,
E doptaran son escut
Sai Frances e lai Masmut.

Domn’ades m’avetz valgut
Tant que per vos sui chantaire,
E no.n cugei canso faire
Tro.l fieu vos agues rendut
De Miraval qu’ai perdut.

Mas lo rei m’a convengut
Que lo.m rendra ans de gaire,
E mon Audiart, Belcaire.
Puois poiran domnas e drut
Cobrar lo joi qu’an perdut.»
             
«Песнь моя, полети и скажи от меня королю (Пере)/ Что когда он отвоюет Монтегут/ и вернет Каркассон/ он станет императором в награду/ и его меча будут страшиться/ не только магометане, но и французы./ Дама, благодаря вам/ и ради вас я вновь принимаюсь петь/ хотя я уже и не думал, что буду сочинять песни/ пока не верну себе свои владения/ Мираваль, который я утратил./ Но король обещал мне/ что вернет мне мою малость/ а моей Одиат (имеется в виду Раймонд VI Тулузский) – Бокер./ И тогда все дамы и их возлюбленные/ вновь обретут ту радость любви, которую они утратили.»
          В четверг 12 сентября 1213 года король Арагонский погиб в битве при Мюрет, к югу от Тулузы, во время атаки кавалерии Симона де Монфора. Два года спустя на IV Латеранском Соборе Папа Иннокентий III признал за Монфором завоеванные земли и отдал ему Тулузу. И уже тогда епископ Фулько обличал Монсегюр как еретическую крепость на землях графа де Фуа.
          Но Раймонд де Перейль, несмотря на постоянно усиливающуюся угрозу, продолжал принимать в Монсегюре добрых людей и их иерархию, епископа Госельма и его Старшего Сына Гвиберта де Кастра, так же, как и рыцарей и некоторых благородных дам, живущих по соседству и в Фанжу. И если люди приходили жить в Монсегюр в мрачные годы войны, то они приходили сюда также, чтобы закончить свои дни и получить «счастливый конец», то есть «утешение» в общине добрых христиан Церкви Божьей.
          Раймонд Ферран де Фанжу пришел умереть в Монсегюре, и там были добрые люди, чтобы уделить ему consolament. Чтобы отблагодарить Раймонда де Перейля, он подарил ему свою лошадь. «Это было тридцать лет тому…»
          Через два с лишним года мы встречаем сеньора Монсегюра в Фуа. Он участвует в consolament Пьера де Дюрбан из Кальмона. Позже в Монсегюре он участвует в consolament Гийома де Латур из Лаурака, который пришел «отдаться» добрым людям.
          1216-1217 годы были, без сомнения, очень трудными. Монфор держал весь край в своем кулаке, с благословения Рима. Хотя юный Раймонд Тулузский побил Монфора в Бокере, Каркассон оставался в его власти. Некоторые родственники, озабоченные судьбой своих близких, ставших еретиками и живших в Монсегюре, специально приезжали туда, чтобы забрать их и «примирить с католической верой». Бернат Лаффонт приехал в Монсегюр искать своего отца и двух «еретических» дядьев, чтобы вернуть их в католическую веру с помощью приходского священника. Гийом Бонет тоже забрал свою тещу, Раймонду де Риваль, чтобы примирить ее с католической верой, очевидно, не без помощи того же кюре. Пьер Бодри из Лас Борд возле Кастельнодари вспоминал, что его отец жил семь лет в Монсегюре, пока его «не примирил с католической верой Доминик из ордена Проповедников». Значит, его отец, как и другие, пришел в Монсегюр в начале крестового похода.
          25 июня 1218 года Симон де Монфор был убит при осаде Тулузы, которая оказала ему сопротивление. Эта новость была воспринята во всем краю как настоящее правосудие. «Paratge возродилось» - говорит нам Песнь о крестовом походе.

«Вот так жестокий граф Монфор, что кровожаден был,
Как нехристь камнем был убит и дух свой испустил.»

          Край восстал, и в 1224 году сын Монфора Амори, побежденный военными силами окситанских князей, вернулся во Францию, чтобы передать королю Людовику VIII права н земли, которые он потерял. «Это было двадцать лет назад» - говорят источники.
          Когда опасность удалилась и возродилась надежда, Гвиберт де Кастр и его еретические товарищи открыли в Мирпуа собственный религиозный дом. Добрые женщины также начали основывать религиозные дома. Пелегрина де Монсервер и ее свекровь Брайда дали им фокаччу и вино. Пелегрина и ее муж Изарн часто навещали в Перейле в те же годы даму Фурньеру, мать Раймонда де Перейля, которая, следовательно, не жила тогда в Монсегюре. Добрые люди Жан Камбиаир и его товарищ тоже только бывали там. Сесилия, свояченица Раймонда де Перейля и его жена Корба приходили туда «поклоняться» добрым людям.
          «Поклоняться» - это слово часто встречается в реестрах Инквизиции. Оно означает ритуальное приветствие верующими добрых мужчин и добрых женщин: они становились на колени, трижды склонялись головой до земли, говоря такие слова:
«Добрые христиане, просим благословения Божьего и вашего».
После третьего приветствия добрые христиане отвечали: «Мы будем молиться Богу, чтобы Он сделал вас добрым христианином (или доброй христианкой) и привел вас к счастливому концу». «Счастливый конец» значило закончить жизнь на руках добрых людей.

            Раймонд де Перейль женился приблизительно в 1219 году. Но может быть, у него раньше была первая жена? Кажется, в некоторых хартиях упоминаются дополнительно и другие его дети. В те годы Раймонд де Перейль тоже постоянно не жил в Монсегюре.
          Монсегюр доминирует над дорогой, которая ведет к перевалу Пейре, а потом спускается в долину Арьежа. Расположенная среди красивых лугов, окружающих подножие pog, эта кастральная деревня не была сельскохозяйственной. Производственная деятельность добрых мужчин и добрых женщин была в основном ремесленной. Снабжение деревни зависело от добрых верующих и купцов, которые поставляли провизию, чтобы отдать или продать ее добрым людям. Гийом Прат из Лордата часто приходил туда и приносил «[…] оливковое масло, рыбу и другие товары на продажу». В окрестностях жило много таких людей, как он, торговавших с населением Монсегюра.
          В 1226 году начался королевский крестовый поход. Людовик VIII сам встал во главе армии, которая вторглась в эти края, не выдержавшие нового нашествия. Король Франции оставил в Каркассоне своего сенешаля, обязав его управлять этими землями для королевства, но на обратной дороге умер в Монпасье.
          Он оставил свою вдову, Бланш Кастильскую, управлять королевством, пока его сын Людовик IX не достигнет возраста помазания. Несмотря на этот нестабильный политический контекст, катарская Церковь образовала еще одно дополнительное епископство – Разес, в регионе Лиму, на границе с королевством Арагона, вдоль которой стояли замки, называемые теперь «катарскими».
            Раймонд Агюйе стал епископом этой новой епархии, которая некоторым образом откололась от катарского епископства земель Каркассона.
          Три года спустя, в 1229 году, Парижский мирный договор между французским королем и графом Тулузским положил конец «Альбигойскому крестовому походу». Эта священная война, развязанная Папой Иннокентием III в 1209 году, была завершена двадцать лет спустя французским королем. Каркассон был присоединен к французской короне как королевское сенешальство, но Раймонд VII официально вернул себе титул графа Тулузского, который Собор 1215 года отобрал у него в пользу династии Монфоров. Что до графа де Фуа, то он потерял восточный край своих земель между Мирпуа и Монсегюром, переданный под управление человеку, сочтенному более достойным - крестоносцу Гюи де Леви.
          Раймонд VII пообещал выдать свою дочь Жанну за брата французского короля. Это означало, что, рано или поздно, графство перейдет к «сеньору королю и его наследникам». Отныне ересь должна была преследоваться «изнутри», а ее сторонникам пришлось уйти в подполье. Следовало или покориться новому порядку, или смириться с потерей своего фьефа и тоже уйти в сопротивление. Настали времена рыцарей-фаидитов. Добрые верующие и проводники еретиков должны были разделить свою судьбу с судьбой преследуемой Церкви.
          Чтобы умереть в Монсегюре, туда пришел бывший сеньор Пьюверта Бернард дю Конгост. Диакон Гийом Турнье и его товарищ Пьер из деревни Париж уделили ему consolament в доме бальи Раймонда де Перейля. Бернард Марти, Корба де Перейль и домочадцы Бернарда дю Конгоста, Бертран и Гальярд дю Конгост, а также Беренгер де Лавеланет участвовали в этой церемонии.
          Когда consolament умирающих происходил не в Монсегюре, добрые люди спускались с горного castrum под надежной охраной и отправлялись к ложу больного. Арнод Рожер де Мирпуа очень часто занимался таким «сопровождением». Вместе со своим арбалетчиком Арнодом Гаском и экюйе Арнодом де Ла Рок, он обеспечивал безопасность добрых людей, от которых получал десять тулузских су и два фунта перца.
          Когда вокруг подпольной Церкви начало сжиматься кольцо, Монсегюр вновь подтвердил свое призвание убежища. Но несмотря на присутствие многочисленных «еретиков» и построение фортификаций на pog, о чем упоминалось еще в 1215 году, Монсегюр еще не стал официальным престолом и средоточием катарской Церкви. Хотя война закончилась, пришла совсем иная опасность: Римская Церковь возвела в систему доносительство и создала религиозный трибунал – «Инквизицию против еретических извращений». На горизонте заклубились новые тучи.
credentes: (Default)
 

Катары, Церковь Божья

Эта святая Церковь есть собранием верующих и святых, принадлежащая Иисусу Христу, и она будет принадлежать Ему до скончания веков, как сказал Господь наш в Евангелии от Святого Матфея (Мт. 28,28): «И се, Я с вами во все дни до скончания веков». (Трактат о Церкви Божьей, фрагмент из Дублинского Ритуала)

Катаризм определяют, скорее, как практикующую Церковь, а не философию дуализма, как об этом долгое время писали. Сегодня больше ни один серьезный историк не оспаривает тот факт, что еретические общины, которые в период эпохи Тысячелетия, как на востоке, так и на западе Европы, имели одно и то же общее таинство, принадлежали к одной и той же Церкви. Крещение путем возложения рук, или consolament, является общей чертой всех этих церковных общин. От востока до запада мы прослеживаем существование этих еретических общин монахов и монахинь с епископальной иерархией.

Read more... )
credentes: (Default)
 Дорога Азалаис

Давать жизнь прошлому не означает воскрешать мертвых, имитировать их, придавать себе их образ. Самое большее, что можно сделать – это разделить с ними те же пейзажи, немного почувствовать их дыхание на тех же крутых тропах или в шуме листвы, затеняющей, к примеру, дорогу из Массабрака, так называемую дорогу Азалаис.


credentes: (Default)
 Перевод книги выгладывается к годовщине взятия Монсегюра

ЖАН-ЛУИ ГАСК

ОДНАЖДЫ БЫЛА ВЕРА. МОНСЕГЮР

Посвящается Анн

Фото Жана-Луи Гаска

IMG_20200309_214704

 


ПРЕДИСЛОВИЕ

Read more... )

ВСТРЕЧА С МОНСЕГЮРОМ

Read more... )

credentes: (Default)
 АНН БРЕНОН «МОНСЕГЮР» 1244-1994

*к вопросу о значении Монсегюра для катарской Церкви, его "тайнах" и "сокровищах". Без романтики, заговоров и чудес*

"Нет. Монсегюр – это совсем не то, во что мы верили. Подростками мы всегда писали, или
пытались писать, стихи о Монсегюре, стихи, похожие друг на друга, которые я цитирую из памяти. Но
замок Монсегюр, далекий, невыразимый, оказался на самом деле военным укреплением, крепостью
победителей, французов, господ де Леви, которые возвели его на вершине горы где-то в начале XIV
века. Все, что было там за 50 лет до того - старую деревню, террасы, где Добрые Люди обустраивали
свои дома, башню сеньоров де Перейль и замок Пьера-Роже – Инквизиция приказала сравнять с землей.
Потому теперь следует посмотреть в лицо Истории, потому что История всегда более поэтична,
чем мечта, ибо она заряжена динамитом жизни и смерти. Из уважения, а почему бы и не из любви к
абсолютной христианской преданности Добрых Мужчин и Добрых Женщин, и мы должны, пребывая в
этом месте и окруженные словами их памяти, смотреть с той же абсолютной преданностью – это
единственный по-настоящему братский взгляд, которого они заслуживают.
Солнце, восходящее над горой Монсегюр – обозначаемой словом пеш (сейчас неправильно
произносимой как пог) – которое в течение дня описывает над замком свою невидимую дугу, это
материальное солнце. А замок – это католическое творение. Восток, на который он ориентирован, это
восток Святой Земли крестоносцев и монахов. Строители оставили знаки на своем творении, которое,
как всякое человеческое творение, должно было нести в себе хвалу Творцу. Символика, вписанная в
план замка Монсегюр – это та же символика, которая воодушевляла великую каменную книгу,
писавшуюся остальными их коллегами-строителями того времени, возводившими кафедральные соборы,
церкви и другие замки. Потому что катарской символики не существовало. Солярная ориентация замка
Монсегюр выглядит слишком чуждой катарам, особенно для людей, которые знают, кем они были.
Для Добрых Людей, Добрых Христиан, одним словом, для катаров, как их называли
католические противники, не только солнце, но и камни, и небо, и земля, и всѐ, что на ней, не имело
никакого отношения к Богу. Ничего божественного, ничего священного нет в видимом, нет ничего
видимого, что было бы священным. Как все христиане, и к тому же будучи монахами, они полагали
надежду на спасение в другом мире – в Царствии Божьем. Но разница между ними и остальными была в
том, что катары не видели никакого преддверия Царства Божьего в этом мире, ибо князем его был Враг
Божий, как это сказано в Писании Нового Завета, единственном источнике их веры..."

[продолжение статьи в прикрепленном материале]


https://www.facebook.com/download/preview/1205880976181660
https://lookaside.fbsbx.com/file/Анн%20Бренон%20Монсегюр.pdf
credentes: (Default)
 

«И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели… И даны были каждому из них одежды белые» (Откр. 6:9,11).

 

Эта скала, на которой высится чуждый замок (ныне музей) – просто одна из скал, среди многих в этих горах. Этот замок – один из средневековых замков, в которых также нет недостатка в этом краю. Что выделяет Гору Спасения и замок Монсегюр, что влечет людей подниматься, невзирая на крутые тропинки, на небольшую площадку внутреннего двора, входить в одни ворота, выглядывать в другие? Наверное, то, что крепость, возведенная в XIV веке по приказу короля Франции, была и остается неразрывно связанной с теми, кто жил здесь до того, как воздвигли замок, и задолго до того, как на вершину горы стали подниматься толпы туристов. «Катары». Еще перед тем, как археологи расчистили от кустарника северные террасы и явили миру фундаменты домов и фрагменты каменных улиц-лестниц, в те времена, когда даже серьезные ученые полагали, что рыцари и солдаты Раймонда де Перейля и Пейре Роже де Мирпуа защищали именно эти стены и донжон, замок считался «головокружительной цитаделью катаров».

И, по большому счету, не так важно, где жил епископ христианской Церкви Бертран Марти или обитала Добрая Христианка Риксенда дель Тейль – в домике, прилепившемся к обрыву, или в казарменном сооружении, остатки которого мы видим сегодня. Важно то, что они жили христианской жизнью, согласно заповедям Божьим, ширили Божье слово и приняли мученическую смерть за свидетельство Его. Луг, где их предали казни на массовом костре, до конца времен будет именоваться «Полем Сожженных». Если бы мы знали точное место убийства Авеля Каином, наверное, и туда бы приходили паломники. Потому что сердце человеческое – на стороне гонимых, а не гонителей. И те, которых сожгли 16 марта 1244 года, люди считают «гонимыми за правду, и что их есть Царство Небесное». А ту Церковь, которая приказала их казнить, считают Церковью убийц, у которой руки по локоть в крови праведников.

Читая показания отрекшихся и выживших перед инквизитором Феррье, повествующие о последних днях Монсегюра и ужасной казни, хочется возопить громким голосом: «Доколе, Владыка святой и истинный, не судишь и не мстишь за кровь праведников?» (Параф. Откр.6:10). Но они, истинные христиане, не жаждали мщенья. Они учили, что всякая душа, как бы глубоко она не увязла в своих грехах, когда-нибудь очистится, покается и спасется. Даже души инквизиторов, как в это ни тяжело поверить.

А «те, кто пришли от великой скорби», сейчас пребывают в Царствии Отца Небесного, и «Сидящий на престоле будет обитать в них.»

Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец будет пасти их и водить на живые источники вод, и отрёт Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 8:16,17).

Но кто отрет слезы с наших глаз?

credentes: (Default)
 Если в 2014 году Папа Франциск официально от лица Рима просил прощения у современной вальденской Церкви, то что же катары?

Поскольку гонения на катаров были не менее продолжительны и безжалостны, то вполне можно ожидать, что современная католическая Церковь "дозреет" до извинений и за эти меры. Тем более, за что только Рим уже не извинялся...

Read more... )
credentes: (Default)
  

В течении всех двух недель, пока продолжалось перемирие, горизонт оставался немым, несмотря на последние обещания, которые все еще приносили с опасностью для жизни посланцы графа Тулузского, проскальзывая сквозь тесное кольцо осаждающих. Иногда в ясные дни защитники Монсегюра могли различить на севере город Каркассон, бывший город виконтов Тренкавель, бывший город трубадуров, земли, которые ныне управлялись сенешалем короля Франции. Этот сенешаль организовал и возглавил крестовый поход против Монсегюра, а потом вел переговоры о перемирии с Пьером-Роже. А за Каркассоном туманилась Монтань Нуар. Наверное, самые бывалые из рыцарей помнили еще времена радостей любви в Кабарет, в Минерве, и песни Раймонда де Мираваля, друга старого графа Раймонда, отца нынешнего графа Тулузского…

«Только на Любовь все мои надежды…

О любви все мои мысли

И нет у меня иных забот, кроме любви

Ибо только любовь мною движет

И только она имеет ценность

Как в безумии, так и в мудрости

И все, что нужно для любви, это добро…»

И в этом мире следовало стоять на дороге добра. Добрые Христиане, они одни знали истинное добро, и могли вести своих верующих к спасению путем справедливости и правды Евангелия. В воскресение 13 марта 1244 года, за три дня до окончания перемирия, за три дня до того, как это место должно было капитулировать, двадцать один житель деревни, двадцать один добрый верующий попросили своих епископов, Монсеньора Бертрана Марти для тех, кто родом из Тулузэ, Монсеньора Раймонда Агульера для тех, кто родом из Разес и Терменез, о последней милости. Они хотели получить из их рук consolament, крещение Духом, которое спасает душу и делает Добрым Христианином, то есть одним из тех, кого победители-крестоносцы обрекли на костер. Среди них была дама Корба, жена сеньора Раймонда де Перейль, Эксклармонда, одна из ее младших дочерей, но также рыцари и солдаты - тяжело раненый Гийом де Лахиль, Раймонд де Марсейль, Брезильяк де Каильявель. Среди них были и супружеские пары, скрепившие свой союз, мужественно пойдя на смерть в огне, и несколько женщин, оставивших мужа и детей.

 

            Не было никакого другого секрета Монсегюра, кроме глубин сознания этих человеческих существ из плоти и крови, которые знали тогда, в воскресенье, 13 марта 1244 года, что когда закончится перемирие, в среду, 16 марта, их сожгут живьем. И они пошли на это, и они готовились к этому. Вот свидетельство Арпей де Рабат: «В последний вторник - 15 марта - я, вместе со своей сестрой Филиппой, пришли увидеться с нашей матерью, еретичкой Корбой; и там мы поклонились ей, так же, как и ее товарищам. После этого мы оставили означенную Корбу и других еретиков, и вернулись к себе. Это было во вторник, а на следующий день еретиков грубо выволокли из castrum Монсегюр и сожгли.»

        

         Двести двадцать еретиков, двести двадцать мужчин и женщин были сожжены живыми у подножия горы. Корба, Гийом, Раймонд, Бертран, Саисса, Ава, Маркезия, Бруна…

         Эти языки пламени были женщинами

         И любви было угодно вернуть их

         К  источнику света

(Рене Нелли. Ночь Монсегюра.)

         В этом нереальном пространстве, в морозной белизне гор всегда была какая-то сила, всегда оставалась надежда для населения верующих, божьих повстанцев. Но в то утро эти горы омрачил зловещий дым.

         «Не удивляйтесь, если мир ненавидит вас (1 Ио.3, 13). Ибо Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё, а как вы не от мира, Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир и преследует вас. И если Меня гнали, будут гнать и вас… (Иоанн. 15, 18-20)».

         Раймонд де Перейль, сомневался ли он когда-нибудь в своем выборе? Думал ли он о том, чтобы тоже получить крещение Добрых Христиан и последовать за теми, кого он любил, в пламя князя мира сего, в эти огненные врата спасения?...

         …16 марта 1244 года, в среду, в ужасном пламени костра Монсегюра загорелись человеческие факелы.

Потому что нельзя безнаказанно сопротивляться сразу двум силам мира сего, папе и королю. Вот почему колебался Раймонд де Перейль, сын Доброй Женщины, в тот осенний день 1232 года, когда Гвиберт де Кастр, епископ Христиан Тулузэ, попросил его принять Церковь в castrum Монсегюр. Надежды фаидитов и верующих были всего лишь иллюзиями. И такой же иллюзорной была защита, обещанная графом Тулузским, его попытки взбунтоваться, его политические заговоры, его эфемерные союзы, его хрупкие коалиции.

Королевский сенешаль и епископы Римской Церкви подняли и возглавили крестовый поход против Монсегюра, но никогда, несмотря на все свои обещания и уверения, граф Тулузский не был способен придти на помощь осажденным со своей армией. 1 марта Пьер-Роже де Мирпуа выговорил последнее пятнадцатидневное перемирие. И две недели, пока оно длилось, люди смотрели на горизонт с безумной надеждой, что они увидят, как среди холмов появляется серебристая змея подмоги, пришедшей в последний час, как будут развеваться красные и золотые штандарты Тулузы или орифламма императора Фридриха. Но Добрые Люди вряд ли уже на что-то надеялись. Они мудро использовали отпущенное им время, чтобы проститься с близкими и раздать все, что они еще имели в этом мире.

Сокровища Церкви, то есть ее денежные резервы - золото, серебро и монеты в огромном количестве, как говорится в свидетельствах - были эвакуированы отсюда еще в Рождество 1243 года и увезены в Италию, в распоряжение сестринской Церкви Кремоны, четырьмя опытными Добрыми Людьми, которые, несмотря на огромную опасность, смогли пробиться через кольцо осады. Ведь нужно было, чтобы у братьев в Ломбардии была возможность сопротивляться, возможность выжить, обеспечить подпольную жизнь и сохранить еще в этом мире надежду и Слово Божье. Двести Добрых Мужчин и Добрых Женщин, монахи и монахини общин Монсегюра, готовились к смерти вместе со своими епископами, Бертраном Марти, епископом Тулузским, и Раймондом Агульером, епископом Разес и Терменез, своими диаконами и приориссами. И более двадцати добрых верующих решили присоединиться к ним в последний час, хотя Пьер-Роже де Мирпуа смог договориться о сохранении жизни и свободы для всех светских жителей Монсегюра в обмен на простое свидетельствование перед трибуналом Инквизиции, заседавшем в одной из палаток крестоносцев.

16 марта 1244 года. Более двухсот еретиков были приведены в место, огражденное частоколом из кольев и бревен, и там зажгли огонь. И они прошли прямо из пламени костра в пламя адское. По крайней мере, так описывает сцену костра Монсегюра хронист Гийом де Пюилоран. А что бы сказали об этом резюме сами Добрые Мужчины и Добрые Женщины, жертвы ужасов мира сего? Ведь они все еще могут говорить с нами, из своих писаний и теологических размышлений, из дошедших до нас трактатов и ритуалов, из памяти об их проповедях, сохранившихся в реестрах Инквизиции, и говорить достаточно громким голосом.

В их понимании христианства вечный ад был чем-то абсолютно нехристианским. Это варварская идея, изобретенная людьми власти, людьми злобной Церкви, чтобы удержать в послушании других людей. И какую же честь оказывают они дьяволу, давая ему возможность иметь свое царствие наравне с Богом, возможность вечной власти над божественными душами!

И еще проповедовали Добрые Люди: идолопоклонники Церкви Римской не понимают, что Бог есть Бог, что Он - Один, что Он есть Бытие, и именно поэтому Он милосерден; бытие и добро, бытие и любовь - нераздельны, и только бытие, только любовь могут быть вечными; только милосердие может быть сущностью божественности, только этому Единому принадлежит Царствие, Сила и Слава во веки веков. Идолопоклонники Церкви Римской богохульствуют, говоря, что власть дьявола так же вечна, как у Бога, раз души Божьи попадают в его ад на вечное проклятие и осуждение. Разве не они в таком случае верят в двух богов, они, которые не стыдятся называть Добрых Христиан еретиками-дуалистами, на том основании, что Добрые Христиане отказываются признавать, будто Бог создал зло? Разве не они, идолопоклонники, разделяют вечность между адом и раем, между Богом и дьяволом?

И еще проповедовали Добрые Люди: идолопоклонники Церкви Римской не понимают, что Послание Христово, носящее красивое имя Евангелие, означающее Благую Весть, освобождает людей от угрозы вечного проклятия, возвращает людям истинное лицо Бога - лицо их Отца. В конце времен все души Божьи будут спасены, все они достигнут своей вечной небесной родины; и тогда этот мир, князем которого есть сатана, этот временный земной ад, опустошенный без божественного бытия, также придет к концу, вернется к своему небытию. Ад, чистилище - это всего лишь кнут, которым римские клирики угрожают бедным суеверным людям, одновременно держа у них под носом пряник в виде дорогостоящих индульгенций, воскурений ладана и сияния золотых дарохранительниц.

Ад - это всего лишь временный хаос в этом бесконечно раздираемом мире, где Зло имеет всю власть, и где оно поставило на человеческой воле свою печать Зверя - стремление к суете, несправедливости и насилию. Знаете ли вы, проповедовали Добрые Люди с Евангелием в руке, что Христос сказал, что Царство Его Отца не от мира сего? Знаете ли вы, что Бог создал вас благими по Своему образу и подобию? И что только зло заставило вас жить в этом кошмаре. Что этот мир всего лишь иллюзия зла, и ад это всего лишь иллюзия зла. Знаете ли вы, что все вы благие по природе, и потому ваша истинная свобода неминуемо приведет вас к осознанию и выбору дороги Справедливости и Правды. Что Бог оставит злу все это эфемерное время, страдания, тлен, пытки и огонь вечный. В Его вечности только милосердие и радость будут окружать всех вас.

Добрые Христиане говорили верующим, что они должны быть устремлены к Добру. Добрые Христиане были именно теми людьми, кто не только услышал и понял Благую Весть, но и пытался жить по заповедям Христовым, не причиняя зла. Сопротивляясь сильным мира сего, но, не имея ни возможности, ни желания применять оружие мира сего, надеялись ли они на то, что смогут выжить и дожить до того времени, когда каждому человеку станет доступно обратиться к Богу с молитвой Отче Наш и просить от избавления от зла? Жертвы костра Монсегюра и их друзья, согласно логике их веры, не сомневались в том, что послание спасения Христового будет услышано людьми, несмотря на все гонения зла. Что это послание должно быть слышимо в этом мире, иначе окажется, что Христос приходил напрасно, что Бог потерпел поражение, а Его желание вернуть погибшие души миссией Своего Сына пропало всуе. Это означало бы, что послание угасло…

…Христианство катаров, как его теперь называют, отделяет от нас тонкая и эфемерная граница между высказанным и невысказанным теми, кто, свидетельствуя перед трибуналом Инквизиции, признавался в своей вере в то, что «они, еретики, были Добрыми Мужчинами и Добрыми Женщинами, которые имели власть спасать души». Эта эфемерная граница подобна контуру пейзажа, что и семь столетий назад представал перед их взглядом. Историки строят мосты между временами, а поэты - между сердцами людей, и так открывается дорога, как написал Рене Нелли, к «отвоеванию аутентичности». Ибо История накладывает на нас моральные и интеллектуальные обязательства и требует от нас, чтобы мы помогли тем, кого сильные мира сего последовательно пытались вытеснить, исключить и вычеркнуть, вернуть их человеческое достоинство.


Из книги Анн Бренон "Монсегюр"

Фото Жана-Луи Гаска




credentes: (Default)
 Montsgur, les cathares, commmoration, catharisme

Монсегюр, 15-й день передышки

Ночь подходила к концу, и синева горизонта окрасилась в пурпур. Вот уже исчезли последние звезды, словно их вымел одну за другой ледяной ветер. Последние туманы цеплялись за холмы где-то в стороне Каркассона. Вокруг Монсегюра высокие снежные горы уже ускользнули из мрака ночи. Утренняя звезда в последний раз сверкнула в небе, словно последний светильник, звезда падших ангелов в их последние минуты.

Внизу, под скалой, всю ночь не гасли огни. Слышались голоса солдат, и лязг их оружия, они идут!

Добрые мужчины и добрые женщины находились возле своих домов, они все были там. Они ждали, пробужденные от ночи без сна и сновидений, ждали свидания со смертью как последнего избавления от жалящих укусов снега и холода. Епископ Бертран Марти последний раз проповедовал о том, что Царство Божье не от мира сего, и что Святой Дух войдет в самое сердце огня, чтобы забрать у зла друзей Божьих. А души праведных встретят ангелы света и отведут их к Отцу Небесному. Молитва поднималась ввысь тихо, как песня:

«Отче Святый, Боже правый добрых духов, дай нам познать то, что ты знаешь, и полюбить то, что ты любишь».

Из книги Жана-Луи Гаска «Однажды была вера: Монсегюр», изд CS.

http://patrimoinecathare.blogs.lindependant.com/archive/2017/03/03/montsegur-15-jours-de-treve-mars-1244-224100.html
credentes: (Default)
Монсегюр. 2 марта 1244 года каструм сдался.  Было объявлено перемирие на 15 дней. Все это время жители каструма отчаянно ждали подкрепления, которое так и не подошло. В воскресенье 13 марта 20 человек попросили о принятии крещения Духом Святым, consolament. 16 марта "еретиков грубо выволокли из каструма и сожгли у подножия горы"

https://www.facebook.com/photo.php?fbid=10212524969148622&set=a.10209332902908961.1073741825.1514864832&type=3&theater

фото Жана-Луи Гаска


Світлина від Jean-Louis Gasc.

Profile

credentes: (Default)
credentes

April 2025

S M T W T F S
  1234 5
6789101112
1314151617 1819
20212223242526
27282930   

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Apr. 23rd, 2025 03:36 pm
Powered by Dreamwidth Studios