Катары, Церковь Божья

Эта святая Церковь есть собранием верующих и святых, принадлежащая Иисусу Христу, и она будет принадлежать Ему до скончания веков, как сказал Господь наш в Евангелии от Святого Матфея (Мт. 28,28): «И се, Я с вами во все дни до скончания веков». (Трактат о Церкви Божьей, фрагмент из Дублинского Ритуала)

Катаризм определяют, скорее, как практикующую Церковь, а не философию дуализма, как об этом долгое время писали. Сегодня больше ни один серьезный историк не оспаривает тот факт, что еретические общины, которые в период эпохи Тысячелетия, как на востоке, так и на западе Европы, имели одно и то же общее таинство, принадлежали к одной и той же Церкви. Крещение путем возложения рук, или consolament, является общей чертой всех этих церковных общин. От востока до запада мы прослеживаем существование этих еретических общин монахов и монахинь с епископальной иерархией.

Их называли богомилами (друзьями Божьими) в Болгарии в период чуть ранее эпохи Тысячелетия в честь легендарного ересиарха Друга Божьего или Богу Мила.

Катарская ересь проявлялась по мере того, как доминирующая Церковь отвергала и преследовала эти общины, и давала их служителям разные пренебрежительные клички. Так, слово «катары» является изобретением рейнского клирика Экберта из Шёнау в 1163 году. Слово, которое на греческом означает «чистый», является, на самом деле, двойным обвинением – «котопоклонники» и «чистые манихеи».

Их звали катарами в Рейнских землях, патаренами в некоторых частях Италии, кристианами в Боснии или богомилами в Болгарии, публиканами в Шампани или альбигойцами в некоторых регионах Средиземноморья. Но это всё были добрые мужчины и добрые женщины, жившие в религиозных общинах трудом рук своих. Эти общины были организованы в епископства, во главе которых стоял епископ и диаконы. Они находились в тесном контакте с простыми верующими. Эти верующие могли однажды, если того пожелают, получить consolament, крещение Духом Святым, и окончить свою жизнь в диссидентской Церкви.

Добрые христиане и добрые христианки считали себя наследниками апостолов и заявляли о том, что имеют апостольскую преемственность. Интерпретируя Евангелия согласно дуалистической логике, они противопоставляли себя «злобной Церкви Римской», Церкви мира сего, которая не является Церковью Божьей.

Эти христиане не верили ни в Страшный Суд, ни даже в Чистилище, но во всеобщее спасение. С их точки зрения, «Церковь Божья – это сердце человека, а не здание из камня и дерева». Они не поклонялись и не почитали ни крест, ни статуи святых. Однако их аргументы были взяты непосредственно из Евангелий, и они не имели никакого отношения к античному персидскому манихейству или какой-либо другой религиозной традиции.

Например, мы знаем, благодаря реестру епископа-инквизитора Жака Фурнье, о том, как один из последних великих апостолов окситанского катаризма, добрый человек Пейре Отье проповедовал в начале XIV века. Даже несмотря на то, что у нас сохранилось три Ритуала и два катарских трактата, а также многочисленные инквизиторские источники XIII столетия, в этих документах сложно найти более богатую и подробную проповедь.

Пейре Отье, бывший нотариус графа де Фуа, ставший добрым человеком, так проповедовал свою веру молодому пастуху из Монтайю Пейре Маури, который рассказывал об этом инквизитору в 1324 году:

«Пейре, я так счастлив встретить тебя. Мне сказали, что ты и в самом деле хочешь стать добрым верующим, и, если Богу так будет угодно, я покажу тебе путь к спасению Божьему, если ты захочешь мне поверить, как Христос показал Своим апостолам, которые не лгали и не обманывали. И это мы следуем их путем, и я скажу тебе причину, по которой нас называют еретиками: это потому, что мир ненавидит нас. И неудивительно, что мир ненавидит нас (1 Ио. 3:13), ибо так же он ненавидел Господа Нашего и преследовал апостолов Его. И мы сами ненавидимы и преследуемы по причине закона Его, которого мы твердо держимся. Ибо тех, кто благ и желает быть твердым в вере, враги, когда те попадают им в руки, распинают и побивают камнями, как они поступали с апостолами, отказывавшимися отречься от единого слова своей веры. Ибо есть две Церкви: одна гонима и прощает (Мф.10: 22-23), а другая владеет и сдирает шкуру; и только та, которая гонима и прощает, следует истинным путем апостолов; она не лжет и не обманывает. А та Церковь, которая владеет и сдирает шкуру, - это Церковь Римская» (...) "Именно мы - те, кто следует путем правды, мы, которые гонимы и прощаем».

Католические проповедники называли катаров еретиками, то есть словом с греческим корнем «ересь», которое означает «выбор». Таким образом, еретик – это христианин-диссидент, рассматриваемый как преступник и определяемый таким образом религиозными властями:

«Ибо мы не следуем дорогами, которые ведут в Рим…»

Женщины тоже были очень активными деятельницами Церкви. Окситанская знать – открытая, блестящая, образованная – во времена трубадуров не находилась на недоступной вершине социальной пирамиды, подавляющей народ. Но она сделала из «катарской ереси» модное христианство. В маленьких укрепленных бургадах Церковь катарских добрых людей с ее рациональным способом мышления и некоторым антиклерикализмом, а также обещанием Спасения для всех, без каких-либо классовых различий, очень отвечала этому обществу. Катаризм там воспринимался не как внешний по отношению к социуму, но наоборот, как очень близкое христианство. Катаров считали большими, а не меньшими христианами, чем католиков.

Поэтому стоит выгнать из нашего воображения образ мрачного и пессимистичного катара, с болезненным стремлением к чистоте, ведущего человечество к вымиранию по причине своей одержимости целомудрием, бегущего от мира и укрывающегося в замке, служившим храмом между землей и небом, и практикуюшем все, что дает ему возможность умереть. Однако, этот карикатурный образ дожил, увы, до наших дней…

В Монсегюре, возможно, поселилась община добрых людей, основанная Фурньерой де Перейль в период 1204-1208 годов, что могло привести к особой религиозной атмосфере этого места. А напряженная политическая обстановка могла привести к построению «донжона», окруженного маленькой деревней, то есть castrum.

История сделала из этой деревни убежище, но также духовный маяк. В ночи крестовых походов, времени преследований и инквизиторских зачисток свет сиял с высоты pog, и все верующие прекрасно знали, как читать эту самую блистающую звезду в сердце Пиренеев. Как обетование Спасения души, как врата, открытые в небо.
IMG_20200311_233752

Основание Монсегюра

«После уговоров и просьб Раймонда де Мирпуа и Раймонда Бласка, а также других еретиков, я отстроил замок (castrum Монсегюр), который был ранее разрушен, и впоследствии я охранял и принимал там означенных еретиков и многих других. И там я часто поклонялся им, как уже было сказано, и присутствовал на их проповедях. Это было около сорока и больше лет назад…»

Показания Раймонда де Перейля перед Инквизицией.

30 апреля 1244 года Раймонд де Перейль рассказывал обо всем своем прошлом, о всей своей жизни перед инквизитором Братом Феррером. Он отвечал на очень точно поставленные вопросы. Кажется, инквизитор все уже прекрасно знал, но он хотел услышать Правду, которая сделает виновным сеньора Монсегюра: тогда «пособник ереси» сможет получить праведное наказание, возможно, заключение в застенки, в тюрьму, называемую Муром.

«Это было сорок лет назад и больше» - то есть около 1204 года. На заре XIII столетия Монсегюр был всего лишь скалистым пиком, на котором, возможно, высились руины сторожевой башни, контролировавшей дорогу, поднимающуюся к перевалу Пейре и тальковому карьеру «Тримунс». Археологические раскопки не нашли следов первого замка Монсегюр, о развалинах которого говорил местный сеньор Раймонд де Перейль. Это было наследие его матери, в то время, как его брат Арнод Рожер наследовал титул отца, Гийома Рожера, одного из главных совладельцев Мирпуа.

Конечно же, следует вернуться к контексту Мирпуа и началу XIII века, чтобы попытаться понять, почему необходимо было «надежное убежище в высоком месте» для Церкви добрых христиан. Ведь в ту эпоху там насчитывалось «около пятидесяти еретических домов»! Семья Мирпуа-Перейль, как и вся окситанская знать, была обвинена в ереси. Мы видим, как в 1208 году Фурньера де Перейль оставила своего мужа, чтобы принять религиозные обеты, а потом приехала за своей дочерью Азалаис, чтобы та тоже стала монахиней, после того, как Арпейс де Пьюверт, другая ее дочь, умерла в том же году на руках добрых людей в деревне Париж возле деревни Сен-Коломб-сюр-Эрс. Итак, вся эта семья принадлежала к «еретической породе». Теперь мы можем лучше понять, почему иерархия катарской Церкви Мирпуа, диакон Раймонд де Мирпуа и его товарищ Раймонд Бласко обратились к Раймонду де Перейлю с просьбой о том, чтобы он решился предложить им место укрытия, убежище для всей их общины.

В 1204 году контр-проповедническая кампания Римской Церкви выглядит более жесткой и напористой. Папа Иннокентий III послал в Лангедок аббата Сито Арнода Амори вместе с тридцатью другими проповедниками. Епископы Тулузы и Безье, заподозренные в толерантности к еретикам, были низложены и заменены более ретивыми епископами. Может быть, катарская Церковь расценила эту ситуацию как обоснованную причину поискать более надежное убежище

В ту эпоху катаризм выглядит хорошо укоренившимся. Графиня де Фуа, Фелипа, управляла домом добрых женщин в Дюне, а затем в Мирпуа. Сестра графа де Фуа, Эксклармонда, тоже стала монахиней в Фанжу, получив вместе с другими благородными дамами consolament из рук Гвиберта де Кастра, Старшего Сына катарской Церкви Тулузен.

Как бы там ни было, Арнод Рожер де Мирпуа, давая показания 22 апреля 1244 года перед каталонским инквизитором Братом Феррером, упоминает о той же дате, что и его брат: «Это было сорок лет тому и более», говоря, что он часто трапезовал со своей матерью и ее подругами-монахинями в их домах в Мирпуа, Лавеланет и Монсегюре. Он также добавил, что он часто приносил своей матери и ее подругам «хлеб, вино, рыбу и другие продукты питания».

По-видимому, в Монсегюре сразу же, в 1204-1208 годах, поселилась Фурньера и ее подруги.

В 1206 году, в одно время с основанием Монсегюра, в Мирпуа состоялась грандиозная встреча, где собралось «шесть сотен еретиков, пришедших обсудить вопрос, который между ними возник». Возможно, речь шла о религиозной проблеме или проблеме преемственности, или территориальном разделении между религиозными общинами региона – это мы уже никогда не узнаем. Может быть, это собрание можно сравнить с Собором в Сан-Фелисе, происходившем в 1167 году под руководством ересиарха Никиты, пришедшего из Константинополя, когда было организовано несколько катарских Церквей, и они разграничили между собой свои епархии. В любом случае, это исключительное собрание показывает бурное развитие катарской Церкви в начале XIII века между графствами Фуа, Тулузы и Каркассона.

Сегодня ничего не осталось от этого Мирпуа, Mirapeis, что означает «взгляд рыб», кроме небольшой возвышенности, над которой доминирует замок Терридес, стоящий у излучины реки Эрс. В конце XIII века из-за сильного наводнения город был наново построен на другом берегу реки по новой модели градостроения, называемой «бастида». Но с того места, где раньше стоял castrum совладельцев Мирпуа прекрасно видно pog Монсегюр на фоне голубых и белых Пиренеев.

Название этого убежища «Безопасная гор» (Монсегюр) подтвердилось несколько лет спустя. Если верить Canso, - «Песне об Альбигойском крестовом походе», во время Латеранского Собора 1215 года цистерцианец Фулько, бывший трубадур, ставший монахом перед тем, как сделаться епископом Тулузы, упрекал графа де Фуа в том, что последний любит и принимает еретиков в своем графстве, уточняя, что:

«pog Монсегюр был укреплен только для их защиты, и граф это позволил»

Граф де Фуа сухо отвечал ему:

«что до pog Монсегюр, то юридическая ситуация здесь ясна: ни одного дня я не был владетельным сеньором этого места».

Согласно удачному выражению историка Клодин Паильес, Монсегюр Раймонда де Перейля, построенный в 1204-08 годах до начала крестового похода, был настоящим пиратским замком. Архивистка из Арьежа замечает, что хотя у нас есть свидетельства о многочисленных оммажах Раймонда де Перейля своему единственному сеньору графу де Фуа, но ни один из них не приносился за замок Монсегюр. Раймонда де Перейля часто представляют старым аристократом с характером мизантропа, редко выходящего из своего замка. Возможно, потому, что эти люди жили так долго, пока не становились очень старыми. Но сколько лет могло быть Раймонду де Перейлю, когда иерархия катарской Церкви Мирпуа попросила у него отстроить Монсегюр, вероятно, двадцать?

Возможно, так произошло потому, что Раймонд де Перейль был старшим из братьев. Ведь в 1200 году, когда ему было как минимум четырнадцать лет – его имя появляется вместе с именем младшего брата Жордана в хартии продажи и подношений графу де Фуа за три замка – Паильес, Карла-де-Рокфор и еще один Руэра, название, которое больше нигде не встречается.
IMG_20200311_233809