Entendensa de Be

             Дискоидальные стелы очень распространены во времени и пространстве, хотя в целом большинство людей ассоциирует их с баскскими надгробиями. Мы обнаруживаем их, со всеми свойственными им чертами, на болонских кладбищах культуры Вилланова и этрусков, в дороманской Испании с иберийскими инскрипциями, в галло-романской Испании; в Вэзон (Воклюз) и христианской Сирии; в стране басков, по крайней мере, с Х века и по нынешнее время; в средневековых Каталонии и Португалии; на гасконских окраинах страны басков и в гасконском регионе Жерс; в Мойссаке (Тарн-на-Гаронне) и Менде (Лозер); в регионах Авейрон и Лаурагэ; во Франции и Вестфалии; в Швеции (XII век) и, наконец, вплоть до нашего времени, в странах Магриба[1].

VIII.3 АРХЕОЛОГИЯ.

            Если принять во внимание тот факт, что каждый дом, в котором когда-либо пребывал совершенный, или же в котором было совершено consolamentum, согласно с правилами, должен был быть стерт с лица земли и превращен в свалку, а также то, что катары отвергали святыни «созданные руками человеческими», благочестивые образы и крест, то не стоит надеяться на то, что следы этой традиции могут быть обнаружены в искусстве.

VIII.3.1 МОНСЕГЮР.

            В своем неоднократно переизданном труде[1] господин Ф. Ниэль выдвинул тезис – который затем убежденно отстаивал – о том, что архитектура замка Монсегюр носит ритуальный характер. Ниэль первым собрал признания, находящиеся в реестре инквизитора Феррье, относительно осады и капитуляции крепости в 1244 г., и его работа не лишена научных элементов. Но, по сути, его тезис опирается только на два аргумента: исторический и археологический.

VIII.2.2           СЕВЕРНАЯ ФРАНЦИЯ.

В Северной Франции, по крайней мере, в Шампани, мы тоже наблюдаем сосуществование куртуазной поэзии и широко распространенного катаризма. За исключением нескольких стихов хронистов Филиппа Муске и Гийома Бретонского, относящихся непосредственно к преследованиям во Фландрии, мы встречаемся с теми же характерными чертами, что и на Юге: ортодоксия, явно чувствующийся антиклерикализм, а также двусмысленность некоторых терминов.

VIII.1.2 КАТАРСКАЯ ДУХОВНОСТЬ.

            Больше всего потрясает при контакте с этой литературой, как и с судебными документами, чисто логический – и даже рационалистический – аспект теологии, который выглядит даже скорее следствием убеждений, чем веры.

            Ничего из того, что до нас дошло, не позволяет допускать, что существовала какая-то катарская мистика.

            Без сомнения, молчание реестров Инквизиции может казаться связанным с природой этих документов; ведь описание духовных вознесений не является обычным для канцеляристов уголовных трибуналов. Но это бы означало, что мы недооцениваем дидактическую заботу судей. Инквизиция Каркассона оставила нам подробное и нетронутое описание мистического опыта бегинки Напру Боннет из Монпелье[1], или же Лиму Негре из Сен-Поль-де Фенуийет[2].

            Набожность такого рода практически отсутствует в катаризме. Можно разве что упомянуть горсть кусочков благословленного хлеба, оставленного совершенной, но это, скорее, памятка или же реликвия, от которых никогда не ожидали исполнения каких-либо чудес[3].

             Тезис, родственный предыдущему[1], повторяет мнение классических историков, которые видят в средневековой женщине главного адепта катаризма и одну из движущих сил его распространения. Как если бы в те времена существовала социальная проблема Женщины, “Frauenfrage”,  и ересь (в том числе и вальдеизм) явиласьсловно бы кристаллизацией бунта этого угнетенного класса; а ее землей обетованной должна была стать среда ткачих. Однако большинство представленных фактов неприемлемы, поскольку в основном они выводятся из обрывков хроник или реестров Инквизиции, вырванных из контекста и неверно интерпретированных.

           

VII.3. КАТАРСКИЙ ПЕРЕВОРОТ.

Априори трудно понять каким образом религия с такой подробной догматикой и традиционными – и даже архаическими – правилами, могла приобрести в эпоху своего расцвета революционный характер. Впрочем, сложно не осознавать того, насколько иллюзорными были бы формулировки любых сравнений между религией и общественными структурами или тенденциями в столь зыбких рамках, как Болгария X ст., Рейнские земли XII ст., и Босния XIV ст. А все же придется нам это сделать, чтобы найти ответ на две теории, которые нельзя обойти молчанием.

VII.2. МОРАЛЬ КАТАРОВ.

            Катаризм не мог не вызывать критики в области обычаев и религиозной практики.

            Допуская существование двух начал, он, казалось, творит божество из дьявола. Отсюда делался вывод, что катары его почитали.

            Утверждая, что брак противоречит состоянию совершенства, как и любое прелюбодеяние, а также, что всякие препятствия, мешающие его заключению, установлены людьми, они вызвали упреки в том, что позволяют любой разврат, в том числе инцест и противоестественные связи.

            Утверждая, что плод является производным дурного начала до того момента, пока в него не вселится душа, они вызвали обвинения в том, что пропагандируют и употребляют противозачаточные средства и прерывание беременности.

            И, наконец, уча о том, что жизнь в этом мире является пребыванием в аду, они приобрели репутацию людей, которые убивают друг друга и практикуют самоубийство.

            Однако, наиболее яростные обвинения вовсе не развивались согласно этой логической схеме, а, появляясь очень рано, практически исчезали в тех землях, где катаризм был хорошо известен, или же там, где репрессии против него приобретали юридическую форму.

VII.1.1.6. СОКРОВИЩЕ.

Преследуемая, остающаяся почти всегда в подполье Церковь, члены которой должны неустанно перемещаться, покупать защиту или содействие, разумеется, не может владеть недвижимостью. В последний раз мы находим упоминания о недвижимости до 1209 г. Мирское имущество катарской Церкви является движимым. Частично оно приобретает вид доверенности у банкиров, но эти депозиты, осуществляемые верующими под вымышленными именами, часто подвержены опасности злоупотреблений. Так, некий Пьер Донадю, родом из Кагора, «овладел неисчислимой суммой денег, положенных на депозит совершенными и их верующими» (около 1234 г.).¹

VII.1.1.2. ЗАВЕЩАНИЯ.

            От верующих, ожидавших последнего часа, чтобы вступить в секту, не ожидали принесения в дар всего их имущества. Достаточно было завещания. Существуют многочисленные примеры этому, от конца XII до XIV века. Это процесс был настолько ритуален, что говорилось попросту о «плате за consolamentum»  (solutio hereticationis).[1]

VI.2.7. СОБОР

            Такая же неопределенность существует и в вопросе о том, происходили ли в катарском христианстве в особо торжественных случаях соборы, каноны которых хранились для того, чтобы служить историческим и юридическим задачам.