Анн Бренон о методологии
May. 8th, 2008 01:43 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
credentesАнн Бренон
О методологии исследований
Вступление
Говоря о своём опыте (уже довольно долгом…) исследовательницы катаризма, то для простоты изложения я просто буду приводить материалы и конкретные примеры, способные «методологически» иллюстрировать прогресс в области изучения ереси - изучения, которое само по себе является составной частью историографии, представляющей собой открытие, публикацию и неустанное изучение источников.
Но в основе всего лежит страсть: никогда не отпускавший интерес, начиная с подростковых увлечений средневековой средиземноморской цивилизацией, трубадурами - а потом, в скором времени, катарами.
Я запоем читала столько книг, в том числе и ученые издания о трубадурах, воссоздававших атмосферу, где вдохновителями поэтов были еретики. Это были времена, когда «Любовь и западная культура» Дени де Ружмона приводила в восторг всё моё поколение… Зачитываясь книгами на эту тему, я тут же поняла, что исторический анализ феномена катаров абсолютно недостаточен, книги противоречат друг другу, они запятнаны предвзятыми мнениями, или же переполнены эзотеризмом. Но это только подстегивало моё желание знать больше, понимать лучше и, возможно, самой взять решение проблемы в свои руки… И это я могу назвать, без ложного стыда, призванием.
1. Вхождение в религиозный мир
Но как подойти к серьезному историческому - «научному»! - исследованию катаризма, если эта тема во французских университетах в 1965 году вообще не существовала? Я пыталась сделать всё от меня зависящее, поступив в Школу Хартий, чтобы овладеть базовой техникой общей медиевистики и иметь возможность доступа к оригинальным документам: палеография, дипломатия, средневековая латынь, романская филология, средневековая археология, источники и так далее. Я выбрала в качестве специализации староокситанскую филологию. Выбрала дипломные тезисы под руководством Жака Монфрина: «Книги вальденсов. 24 рукописи религиозной литературы пьемонтских вальденсов, написанных на окситан и датируемых 14-16 веками» (1970). Параллельно я училась на курсах в Школе Высших Студий, отделении религиоведения, где под руководством Кристин Тузельер написала дипломную работу «Катаризм и вальденство в Лангедоке в 12-13 веках» (1973). Благодаря вальденсам, я смогла получить эмпирическим путём кое-какие основы религиозной культуры, в которой я была абсолютным профаном, чтобы, наконец, войти, с робостью и уважением, в мир средневековой ереси.
Эта проблема чрезвычайно распространена во Франции, с ее светской культурой, где люди, не имеющие понятия о религии, довольно часто пишут работы о медиевистике, о Средних веках, являющихся миром, сотканным из религиозных представлений. Особенно остро это чувствуется, если дело касается вопросов, связанных с историей Церкви и, прежде всего, ересей. Я поняла это, когда сама преподавала в университете в Монпелье в течение многих лет «средневековые европейские ереси». Наши французские медиевисты особенно плохо образованы в этой области.
Даже и сегодня, несмотря на мой «катехизис», пройденный у вальденсов, и мои «семинарии» у катаров, я до сих пор ощущаю огромные лакуны в области теологии и религиозной культуры. Но катаризм невозможно понять, не зная контекста средневековой христианской религиозности - а некоторые его корни вообще следует искать в истории ранней Церкви. И мне приходится постоянно просить советов у своих друзей, священников или пасторов, которые мне очень помогали. Но я и до сих пор чувствую, что мой взгляд с этой стороны очень ограничен…
2. Риск попасть в ловушку
Приблизиться к миру средневековой ереси… Наверное, пришло время признаться, почему я не посвятила свои тезисы в Школе Хартий (ни свою дипломную работу в Школе Высших Студий) катаризму. Ведь как ответил мне Жак Монфрин, когда я спросила его, могу ли я написать тезисы на эту тему: «Катары - ведь это же несерьезно для выпускника нашей Школы». Это было в 1967 году. Но ведь до сих пор еще у историков часто нет твердой почвы под ногами в этом вопросе. Потому я хочу привести здесь несколько собственных методологических рефлексий в качестве совета. Это довольно общие и схематичные замечания, которые можно применить к изучению многих уничтоженных диссидентских движений, от античных гностиков до средневековых еретиков; но, как вы увидите, они особенно подходят к случаю с катарами…
Природа источников
Любое диссидентское движение является для историка очень сложным для изучения, вернее, если так можно сказать, ловушкой по своей природе. С незапамятных времен по этому поводу существует две точки зрения, одна из которых доминирует. И та точка зрения, которая доминирует, преподносится как норма, в любом случае определяющая будущее тех, кого уничтожили. Вот такая «официальная» точка зрения почти исключительно представлена в текстах и исторических трудах, и исходя именно из нее, кодифицируются документальные источники. Таким образом, авторитет победившей власти, исходящий из этих источников, становится авторитетом самим по себе. Проблема и в том, что в этих источниках слишком в общих чертах описана точка зрения уничтоженных, чтобы ее можно было понять, и это требует от историка чрезвычайного умения применить критическую методологию. Кроме того, из-за этих источников в коллективном сознании господствует именно «официальное» видение, а это требует от историка еще и дополнительных интеллектуальных усилий, чтобы преодолеть схемы и стереотипы, сложившиеся до него. Что касается катаризма, то источники, опровергающие эту ересь, очень многочисленны: целые книги цистерианской полемики 12 века и доминиканской 13 века - и особенно огромные антикатарские итальянские Суммы (Монета Кремонский, Райнерий Саккони, Ансельм Александрийский и т.д.) долгое время представляли собой единственный доступный исторический материал.
Хочу добавить, что еще больше масла в огонь по поводу катаризма подливает то обстоятельство, что его уничтожение совершилось в контексте особенно трагического насилия - крестовые походы, Инквизиция - когда идеологические и физические репрессии ясно и недвусмысленно выявили и разделили преследователей и преследуемых. И так случилось, что преследуемые исчезли с лица земли, а победители сохранились и выжили в качестве своих непосредственных преемников. И это не может не влиять как на разницу в подходах историков к данному вопросу, так и на их заангажированность.
Тяготы историографии
Эта страстная атмосфера, которую трудно преодолеть - да и, собственно, с какой стати ее преодолевать? объективность не означает нейтральность - еще более усугубилась решительной романтической и полной энтузиазма ориентацией новой историографии, которая открыла для себя эту тему, начиная с конца 19 столетия, а именно с «Истории альбигойцев» Наполеона Пейра (1870).
Тогда выкристаллизовались две крупные историографические тенденции, существующие по сей день, и обременяющие всё изучение катаризма. Схематически их можно определить таким образом: те, кто буквально воспринимают официальные источники средневековой катарской полемики и становятся на сторону традиционной католической историографии, преимущественно враждебной к ереси, пытающейся обесценить ее как теологически, так и социологически, примитивизировать ее историческое значение, уменьшить ответственность религиозных репрессий за ее уничтожение. Вторая тенденция противоположна первой - это те, кто полностью подвергает сомнению источники «продиктованные победителями», и заявляет о существовании внутренних тайн ереси, движение апологетической реабилитации катаризма, слишком открытое к поэзии, к романам, но также и к эзотерике - и именно эта тенденция завоевала рынок. Мы знаем и другие подобные исторические феномены, переживающие такую же фантасмагорическую «реабилитацию»: например, друиды или тамплиеры. Эта безумная эзотерическая тенденция, как это не парадоксально, регулярно подпитывает и играет на руку первой, официальной тенденции.
Теперь понятно, чем объяснялось замечание Жака Монфрина в 1967 году: катары были темой слишком несерьезной для исследователя, и тем, кто хотел всерьез заниматься наукой, он не советовал ими увлекаться.
3. Изучение комплекса источников
Однако, реальная ситуация не была так безнадежна, как следует из этого краткого очерка. Существовал и третий путь. Были серьезные ученые, работавшие в этом направлении, и добивавшиеся успехов - тем более, что на свет стали появляться новые источники. В середине 20 века доминиканский эрудит Антуан Дондейн открыл и опубликовал два чрезвычайно важных фрагмента аутентичных катарских книг: Книги о двух началах и Латинского или Флорентийского Ритуала. В свою очередь Кристин Тузельер опубликовала фрагмент из Анонимного трактата катаров. В 1959 году Рене Нелли перевел на французский язык и опубликовал с комментариями Писания катаров, собрание катарских текстов, известных на то время; в 1975 году он написал свою главную книгу, Философия катаризма. В 1977-1978 гг. Жан Дювернуа опубликовал свою Сумму в двух томах: Катаризм. 1 Религия катаров; 2 История катаров - исследование, которое впервые опиралось на собрание всех источников. Начиная с 1965 года (публикация Реестра Жака Фурнье), тот же ученый начал методическую публикацию архивов Инквизиции Юга. Еще через десять лет Эммануэль Ле Рой Лядюри в своей знаменитой Монтайю, окситанская деревня провел фундаментальное социологическое исследование верований еретических верующих. В то же самое время молодая средневековая археология, наконец-то, определила, что авторство великих «головокружительных цитаделей» вдоль арагонской границы принадлежит архитекторам короля Франции, а также стала интересоваться таким феноменом, как «окситанский каструм», основой южной социальной общности в целом, и особенно общности у катаров.
Мне повезло принадлежать к поколению, которое пошло по следам Рене Нелли и Жана Дювернуа на этом «третьем пути», изучающем катаризм ради него самого и исходящем из его собственных слов. В последней четверти 20 века, если не смотреть исключительно через призму антикатарских архивов, можно, наконец, подвести итог, что катаризм - это знаменательный исторический феномен, хорошо документированный многочисленными и разнообразными источниками: полемикой Римских ересиологов, собственно катарской религиозной литетурой (два трактата и три ритуала), юридическими архивами Инквизиции (реестры допросов и приговоров), к которым можно добавить еще и другие письменные (дипломатические, литературные) и археологические источники. Отныне точка зрения победителей уравновешена точкой зрения побежденных, многие из которых говорят от первого лица. Фактически, больше не существует никаких препятствий к применению критического исторического метода к изучению катаров, потому что только он осмеливается сказать истинное слово в пользу этого изучения… Главной проблемой остается не недостаток, а наоборот, слишком большое количество источников, которое обязывает историка к долгой и трудоемкой работе. Здесь даже нужен целый штат историков. Конечно же, каждый работает со своим светильником, но в контакте с коллегами, обмениваясь и обсуждая свои открытия - какое, однако, счастье эти междисциплинарные коллоквиумы и семинары! И, кроме того, нужна настоящая дружба…
Когда я вернулась, начиная с 1982 года, к моим ранним еретическим влюбленностям и изучению катаров, после того, как работала хранителем архивов Франции, упорядочивая их, у меня появился шанс возглавить небольшой центр специальных исследований, Центр Исследований Катаризма, основанный в Каркассоне Рене Нелли. Это позволило мне сделать мою собственную работу составной частью настоящего коллективного труда. Понемногу этот коллектив устанавливался и укреплялся, привлекая к своей работе многих исследователей из-за рубежа. С 1983 года появилось издание Ереси, а между 1989 и 1998 гг. ежегодно проходили коллоквиумы.
Труд историка, использующего критический метод, требует определенных правил применения этого метода, которые могут разниться в зависимости от источника или типа источника, но при этом приводят к пониманию как каждого из источников, так и их целостности. Очень важно постоянно не упускать из виду, какова природа документа, над которым ведется работа: каково его происхождение? его цель? его оценка описываемых еретиков - негативная или позитивная, и в какой степени? Нет ли в этом документе интереса что-либо загримировать, уменьшить или увеличить, умолчать о чем-либо или исказить? Начиная от общего обозрения собрания источников, каждый из них следует проанализировать и сравнить с другими, выявить различный контекст, в который каждый из них вписывается, и только тогда можно начинать историческую расшифровку катаризма.
- Прежде всего, следует идентифицировать интересующие нас группы людей. Что имеется в виду? Разные типы источников определяют этих людей по-разному и дают им очень разные названия. Как их определить и распознать? Только определением контекста источников и с помощью тщательного сравнения документов можно выявить, что еретики, патарины, публикане, альбигойцы, фифлы, манихейцы или апостолы Сатаны, выявленные в 12 столетии в антикатарской полемике, это то же самое, что апостолы, христиане или Добрые Люди катарских ритуалов 13 столетия - и различить их среди обширных и туманных еретических движений того времени.
А чтобы сделать это в контексте работы над источниками, нужно выявить наиболее точные критерии, по которым можно охарактеризовать эти группы еретиков. Лично я основываюсь на четырех таких критериях, чтобы определить тех, кого обозначают словом «катары». 1) Церковная организация смешанного типа (священнический и монашеский чин) во главе с епископами; 2) Практика крещения покаянием и Духом Святым путём возложения рук; 3) Докетизм, концепция чисто божественной природы Христа; 4) Дуалистические тенденции интерпретации Писаний. Например, поскольку можно установить идентичность изречений, приписываемых рейнским «апостолам», сожженным в 1143 году, с трактатами и ритуалами окситанских и итальянских катаров 13 века и с обрывками проповедей последних Добрых Людей 14 века, и поскольку между ними существуют и другие явные и действительные исторические связи, следует считать, что это - одна и та же группа лиц. Подобным образом можно обосновать и гипотезу о том, что другие группы (существовавшие до них, «протокатары» 11 века, или находившиеся в других регионах - богомилы православного христианства), имеющие те же, идентичные характеристики, являются частью именно этого большой религиозной семьи.
- Далее, после согласования применимости определенных терминов, которое является не более чем договоренностью между историками (следует ли называть этих людей катарами?), нужно начать изучение этих групп самих по себе. Благодаря многочисленным катарским и антикатарским текстам можно постичь их религиозное бытие и понять, что совпадений между ними намного больше, чем противоречий. Их практика и социальное бытие хорошо видны по многочисленным юридическим источникам - однако, никогда нельзя пренебрегать перекрестным сравнением этих источников. Наконец, эти источники следует поместить в различных контекстах, в которых они были созданы, начиная, конечно же, от религиозного - выявляя ересь по сравнению с практикой и растущей догматизацией средневековой Церкви, и заодно сличая ее с образцами ранней Церкви. Кроме того, следует учитывать и собственно исторический контекст: экономический (реальное состояние «окситанской цивилизации» перед крестовым походом), политический (образование централизованных монархий), социальный (окситанский феодализм и специфика каструм…), идеологический (понтификальная теократия, Рим и Сито, доминиканцы и Инквизиция) и т.д.
- И только после этого можно попытаться расшифровать ересь, оценить ее место, ее роль и смысл в историческом контексте этого периода. Этого нельзя делать без предварительного анализа.
Вот почему, после сорока лет работы над источниками катаризма, я считаю ложной и произвольной одну из современных тенденций, преимущественно наследующую уничижительное видение католической историографией первой четверти 20 века и осовремененной деконструкционизмом 90-х годов. Этой тенденции следуют некоторые мои французские коллеги, пытающиеся показать феномен катаров в историческом аспекте без предварительного его изучения. Некоторые выглядящие соблазнительными постулаты не выдерживают критики, если подходить к ним методологически. Отрицать априори, что катары обладали церковной структурой - это значит игнорировать как полемические источники 12-13 веков, так и ритуалы катаров 13 века, а заодно и всё собрание архивов Инквизиции. Утверждать, что ересь была всего лишь изобретением клириков, пытающихся оправдать свои претензии на теократическое доминирование в христианстве, это всего лишь абсолютизировать один из аспектов этого вопроса и игнорировать все исследования в области ереси. Это значит - игнорировать все собрание источников, показывающих нам, что сами еретики сопротивляются быть сведенными к простым фантазмам - поскольку они предпочитали свидетельствовать о своей вере до самого конца, до костра…
4. Как использовать архивы Инквизиции
Решительный поворот, потрясший основы моих трудов о катаризме, наступил в 1990-х годах, когда в поисках информации для своей книги Катарские женщины я начала - чтобы уже больше никогда не прекращать - изучать архивы Инквизиции. До того времени я в основном изучала религиозные источники ереси, особенно пять книг катаров, открытых во второй половине 20 века. И мне показалось, что эта моя маленькая личная революция пост-фактум открыла для меня настоящую внутреннюю логику. И потому я позволю себе единственный совет начинающему исследователю ереси - не приступать к изучению архивов Инквизиции до тех пор, пока вы тщательно не проработаете общие религиозные источники катаризма. Потому что подступы к архивам Инквизиции требуют постановки точных методологических проблем и прекрасного предварительного знания катаризма. Только тогда это изучение приведет к действительному просветлению и позволит избежать ложных выводов.
Прежде всего, эти источники особенно многочисленны. Тысячи, многие тысячи показаний (более 5600 показаний только в манускрипте № 609), сотни приговоров, вынесенных десятками инквизиторов Тулузы, Каркассона, Альби, Памье между серединой 13 века и первой третью 14 века - не говоря уже об арагонской и итальянской Инквизиции. Но впечатление от этой массы документов, способной, как кажется на первый взгляд, четко показать нам еретическое общество, является иллюзорным. Вся эта масса - это всего лишь остатки, где-то одна пятая от собрания архивов южной Инквизиции еретических извращений: четыре пятых пропали. Потому иллюзорной является всякая попытка обобщения, в том числе процентного, за исключением конкретных случаев - определенной деревни, определенного года. Иллюзорной также является попытка картографического восстановления катаризма. Всё, что у нас есть - это архипелаги, оставшиеся от утонувшего материка… Потому стоит остерегаться всякой генерализации: например, если в городе Альби в 1285 году насчитывалось 5 % населения верующих катаров, то это не значит, что во всей Окситании 13 века было только 5 % верующих… Напротив, если подавляющее большинство населения Ма Сен-Пуэлль, во главе с сеньоральным домом, в 1240 году были катарами, нельзя делать вывод, что вся Окситания 13 века имела такую же статистику.
Руководствуясь подобными идеями, хотя и в более общем контексте, я призываю также учитывать инквизиторскую логику, которая руководствовалась своими расследованиями и своей двойной кодификацией, просеивая всё через сито допросов и регистрируя на свойственный ей канцелярский манер. Следует исправлять их деревянный язык: еретик = Добрый Мужчина / Добрая Женщина; поклоняться = совершать melhorier; обряд еретикации = consolament и так далее. Следует также исправлять перспективы, потому что здесь, как и во всяком католическом источнике, специфическим образом расставлены акценты - на доктрине, на дуализме, презентуя ересь с точки зрения ортодоксии, придавая ей доктринально-догматический образ, которым она не обладала - что видно, если изучать аутентичные источники катаров.
Работая над архивами антикатарской Инквизиции, особенно важно понимать, что представляют собой на самом деле реестры допросов и приговоров: продукты реальных инквизиторских расследований, плоды полицейского следствия в недрах общества, быстро организовавшегося в подпольные сети. Следует помнить, что поднимались целые народные восстания, чтобы уничтожить и разорвать эти документы, так ужасно всех компрометирующие. Что еретические верующие называли Инквизицию «Несчастьем». Что этот тип источников нужно рассматривать как информацию, данную вынужденно, под давлением, и потому по своей природе стремящуюся к минимизации. И если мы ее читаем, то только потому, что к несчастью, люди не смогли этого скрыть, а вынуждены были признаться или донести. Допрашиваемые, чтобы выжить, чтобы спасти то, что можно было спасти, пытались применять разные стратегии защиты. Некоторые лгали напропалую, несмотря на большую опасность. Другие кое-что выдавали, пытаясь за многочисленными мелочами утаить главное. Потому я призываю всегда иметь в виду, что информация, которую удается нащупать, очень относительна. Что следует постоянно определять контекст, чтобы попытаться выявить достоверность этой информации. И, естественно, не забывать пользоваться здравым смыслом…
Например, в рукописи № 609 Муниципальной Библиотеки Тулузы, реестре инквизиторов Бернарда де Ко и Жана де Сен-Пьер, которые прочесывали Тулузэ, Лаурагэ и Нижнее Альбижуа между 1244 и 1246 гг., указывается, что в приходе Верден-Лаурагэ не было никаких еретиков. Всё население единогласно заявило инквизиторам, что оно ничего не знает о ереси. Это можно объяснять по всякому, если не проводить углубленного анализа - например, тем, что близость аббатства де Сен-Папуль отпугивала от этих мест еретических проповедников, как это, кажется, было в случае крупных епископских городов… Но если прибегнуть к контексту, становится заметно, что население самого Сен-Папуль, в то же самое время, как и население всех соседних приходов, отягощено ересью. Отчего же такое исключение для Верден-Лаурагэ? Если мы посмотрим на приговоры инквизитора Бернарда Ги за период с 1305 по 1312 год, то увидим, что всё население Верден-Лаурагэ, через 50 лет после Монсегюра, осталось глубоко верующим и защищало последних Добрых Людей; что в те годы подавляющее большинство населения этого прихода предстало перед инквизитором Тулузы, и десятки и десятки людей были осуждены на ношение желтых крестов, на Мур и на костёр за вторичное впадение в ересь. Неужели следует предполагать, что во второй половине 13 века, когда преследуемый катаризм загнали в глубокое подполье, люди Вердена неожиданно поголовно обратились в ересь? На самом деле ясно другое: в 1245 году всё население уже было еретическим, и потому оно могло организовать объединенный фронт перед инквизитором - они отрицали всё, никто никого не выдал, и потому они не оставили инквизитору ни одной нити, чтобы он мог начать следствие. Начинающий историк, чтобы не попасть в ту же ловушку, не должен делать слишком быстрых выводов об отсутствии ереси в данном приходе.
Реестры Инквизиции очень изменяются с течением времени, зачаточные в середине 13 века, они постепенно становятся более подробными, пространными, богатыми на разнообразнейшие факты - социологические, экономические, культурные, религиозные, и главное, человеческие. Реестры начала 14 века, фрагмент следственных дел Жоффре д’Абли, инквизитора Каркассона и графства Фуа (1308-1309), приговоры Бернарда Ги, инквизитора Тулузы (1307-1323), следственные дела Жака Фурнье, епископа и инквизитора Памье (1318-1325) открывают перед нашими глазами повседневную жизнь полицейской травли и подпольной веры. И сами подследственные начинают отличаться друг от друга, приобретать индивидуальность и человеческие черты. Знаменитый реестр Жака Фурнье, в особенности благодаря изданию и переводу Жана Дювернуа, стал благодатной и плодородной почвой для многочисленных университетских исследований.
Однако видимая легкость прочтения этого типа источников побуждает меня к осторожности. Никогда не следует рассматривать ни одно показание, ни одно свидетельство, вместе с содержащимися в них историями, как такие, изолированные от исторического контекста. Они должны занять нужное хронологическое место: с самого начала нужно избегать смешивания известной зачистки в Монтайю 1309 года с процедурами Жака Фурнье, происходившими через десять лет после того. Что это за показания, даются ли они перед Жоффре д’Абли или Жаком Фурнье? Что уже знает инквизитор, предупрежден ли подследственный, кто на него донёс? И самое главное, кто говорит? Нужно анализировать каждое свидетельство на предмет того, что известно о допрашиваемом и подозрениях против него, а также об обстоятельствах его явки в суд.
Пренебрежение такими основными предосторожностями привели в начале 20 века к зарождению мифа - всё еще достаточно живучего - о вырождении и фольклоризации позднего катаризма. Вот таким образом, без критического подхода, размышления крестьян из Монтайю, после того, как они пятнадцать лет не встречали ни одного Доброго Человека, или вообще не видели Добрых Людей и не слышали их проповедей, прочитываются современными комментаторами как последний всплеск теологических рефлексий катаров после столетия преследований. Но это не слишком хороший исторический метод, когда на первый план выдвигается, скажем, свидетельства Раймонда Делейра, из Тиньяка, который никогда не встречал Доброго Человека и имел о ереси очень туманные представления, ограничивающиеся тем, что ему как-то сказал кто-то из его дальних родственников. В 1322 г., когда практически не осталось уже ни одного Доброго Человека, а большинство из них были пойманы и сожжены более 10 лет назад, он говорит Жаку Фурнье, что около двадцати лет тому, где-то в 1300 году, его кузен Гийом Делейр, когда он вместе с ним стерег скот, сказал ему, чтоб он позволил мулам есть наливающиеся зерном колосья, «потому что у мула точно такая же душа, как и у владельца этого поля» (ЖФ, 627). Но абсолютно нельзя приравнивать к этому свидетельству, самому по себе отличному для написания статьи о сельской ментальности того времени, но которое не повторил ни один катарский проповедник, например, показания молодого клерка Пейре де Гайльяка в 1308 году перед Инквизицией Каркассона. Последний очень подробно и содержательно передает высокоученые теологические проповеди Добрых Людей Пейре и Жаума Отье, которые он слушал за несколько лет до того.
Тем не менее, именно этот тип «этнографических» свидетельств, используемый без исторического подхода и без сравнения ни с другими свидетельствами, ни, тем более, со всем комплексом источников, породил тот самый лейтмотив, который и сегодня является достаточно сильным течением в историографии и пытается примитивизировать ересь. Лейтмотив, упорно утверждающий, что катаризм исчез не в результате репрессий, но вследствие «своей внутренней доктринальной слабости».
Но когда изучаешь фрагменты проповедей последних окситанских Добрых Людей, переданных нам непосредственно некоторыми из их верующих, дающих показания перед Жоффре д’Абли или Жаком Фурнье, наоборот, испытываешь потрясение, видя это удивительное постоянство и правильность, и не только в области литургических еретических практик, но и катарской теологической рефлексии. И пастух из Монтайю, и нотариус из Лордата, и аристократ из Тараскона, передавая слова, исходившие из уст Пейре и Жаума Отье, приводят фразы, явственно выглядящие как отзвук и углубленное развитие старинных источников. Я могу привести вам множество примеров с наглядным созвучием между свидетельствами перед Инквизицией 14 века, катарскими книгами 13 века и даже антикатарскими опровержениями 12 века. Не является ли подобное постоянство основных тем проповедей катаризма, на первый взгляд несколько тормозящее развитие религиозности катаров, на самом деле, в эпоху драматического 13 века, признаком становления этапа эффективного сопротивления жестоким инквизиторским преследованиям?
Заключение
Прошу простить меня за это долгое растекание мыслию по древу, особенно по поводу инквизиторских источников 14 столетия, которые вот уже более десяти лет являются для меня любимым полем исследований. Я бы могла говорить об этом часами. На самом деле, достаточно было бы попытаться сказать вам несколько простых вещей: это, во-первых, проблема метода, и даже на неверной и колеблющейся почве катаризма вполне можно опереться на простой и требовательный «метод критической истории». Прежде всего, с учетом перспектив коллективного и междисциплинарного труда.
А еще оптимизм. Это хорошая работа, открывающая прекрасные перспективы, и она еще долго останется такой. Новыми людьми овладевают смелые призвания. Нас ждут многочисленные документальные источники прекрасного качества, которые еще недостаточно изучены; и в глубинном смысле это очень полезная и благодарная работа. Полезная, потому что работая таким образом с Историей, можно демонтировать древние механизмы власти, исключения и отвержения других. Благодарная, потому что наградой является уже то, что ты видишь прячущиеся в текстах надежды людей, живших до тебя, и они говорят с тобой, словно братья. И всегда, говорим ли мы о механизмах репрессий, или разорванных узах солидарности, мы говорим о самих себе.
Источник
http://blp.free.fr/entretiens/abrenon.html
1. Вхождение в религиозный мир
Но как подойти к серьезному историческому - «научному»! - исследованию катаризма, если эта тема во французских университетах в 1965 году вообще не существовала? Я пыталась сделать всё от меня зависящее, поступив в Школу Хартий, чтобы овладеть базовой техникой общей медиевистики и иметь возможность доступа к оригинальным документам: палеография, дипломатия, средневековая латынь, романская филология, средневековая археология, источники и так далее. Я выбрала в качестве специализации староокситанскую филологию. Выбрала дипломные тезисы под руководством Жака Монфрина: «Книги вальденсов. 24 рукописи религиозной литературы пьемонтских вальденсов, написанных на окситан и датируемых 14-16 веками» (1970). Параллельно я училась на курсах в Школе Высших Студий, отделении религиоведения, где под руководством Кристин Тузельер написала дипломную работу «Катаризм и вальденство в Лангедоке в 12-13 веках» (1973). Благодаря вальденсам, я смогла получить эмпирическим путём кое-какие основы религиозной культуры, в которой я была абсолютным профаном, чтобы, наконец, войти, с робостью и уважением, в мир средневековой ереси.
Эта проблема чрезвычайно распространена во Франции, с ее светской культурой, где люди, не имеющие понятия о религии, довольно часто пишут работы о медиевистике, о Средних веках, являющихся миром, сотканным из религиозных представлений. Особенно остро это чувствуется, если дело касается вопросов, связанных с историей Церкви и, прежде всего, ересей. Я поняла это, когда сама преподавала в университете в Монпелье в течение многих лет «средневековые европейские ереси». Наши французские медиевисты особенно плохо образованы в этой области.
Даже и сегодня, несмотря на мой «катехизис», пройденный у вальденсов, и мои «семинарии» у катаров, я до сих пор ощущаю огромные лакуны в области теологии и религиозной культуры. Но катаризм невозможно понять, не зная контекста средневековой христианской религиозности - а некоторые его корни вообще следует искать в истории ранней Церкви. И мне приходится постоянно просить советов у своих друзей, священников или пасторов, которые мне очень помогали. Но я и до сих пор чувствую, что мой взгляд с этой стороны очень ограничен…
2. Риск попасть в ловушку
Приблизиться к миру средневековой ереси… Наверное, пришло время признаться, почему я не посвятила свои тезисы в Школе Хартий (ни свою дипломную работу в Школе Высших Студий) катаризму. Ведь как ответил мне Жак Монфрин, когда я спросила его, могу ли я написать тезисы на эту тему: «Катары - ведь это же несерьезно для выпускника нашей Школы». Это было в 1967 году. Но ведь до сих пор еще у историков часто нет твердой почвы под ногами в этом вопросе. Потому я хочу привести здесь несколько собственных методологических рефлексий в качестве совета. Это довольно общие и схематичные замечания, которые можно применить к изучению многих уничтоженных диссидентских движений, от античных гностиков до средневековых еретиков; но, как вы увидите, они особенно подходят к случаю с катарами…
Природа источников
Любое диссидентское движение является для историка очень сложным для изучения, вернее, если так можно сказать, ловушкой по своей природе. С незапамятных времен по этому поводу существует две точки зрения, одна из которых доминирует. И та точка зрения, которая доминирует, преподносится как норма, в любом случае определяющая будущее тех, кого уничтожили. Вот такая «официальная» точка зрения почти исключительно представлена в текстах и исторических трудах, и исходя именно из нее, кодифицируются документальные источники. Таким образом, авторитет победившей власти, исходящий из этих источников, становится авторитетом самим по себе. Проблема и в том, что в этих источниках слишком в общих чертах описана точка зрения уничтоженных, чтобы ее можно было понять, и это требует от историка чрезвычайного умения применить критическую методологию. Кроме того, из-за этих источников в коллективном сознании господствует именно «официальное» видение, а это требует от историка еще и дополнительных интеллектуальных усилий, чтобы преодолеть схемы и стереотипы, сложившиеся до него. Что касается катаризма, то источники, опровергающие эту ересь, очень многочисленны: целые книги цистерианской полемики 12 века и доминиканской 13 века - и особенно огромные антикатарские итальянские Суммы (Монета Кремонский, Райнерий Саккони, Ансельм Александрийский и т.д.) долгое время представляли собой единственный доступный исторический материал.
Хочу добавить, что еще больше масла в огонь по поводу катаризма подливает то обстоятельство, что его уничтожение совершилось в контексте особенно трагического насилия - крестовые походы, Инквизиция - когда идеологические и физические репрессии ясно и недвусмысленно выявили и разделили преследователей и преследуемых. И так случилось, что преследуемые исчезли с лица земли, а победители сохранились и выжили в качестве своих непосредственных преемников. И это не может не влиять как на разницу в подходах историков к данному вопросу, так и на их заангажированность.
Тяготы историографии
Эта страстная атмосфера, которую трудно преодолеть - да и, собственно, с какой стати ее преодолевать? объективность не означает нейтральность - еще более усугубилась решительной романтической и полной энтузиазма ориентацией новой историографии, которая открыла для себя эту тему, начиная с конца 19 столетия, а именно с «Истории альбигойцев» Наполеона Пейра (1870).
Тогда выкристаллизовались две крупные историографические тенденции, существующие по сей день, и обременяющие всё изучение катаризма. Схематически их можно определить таким образом: те, кто буквально воспринимают официальные источники средневековой катарской полемики и становятся на сторону традиционной католической историографии, преимущественно враждебной к ереси, пытающейся обесценить ее как теологически, так и социологически, примитивизировать ее историческое значение, уменьшить ответственность религиозных репрессий за ее уничтожение. Вторая тенденция противоположна первой - это те, кто полностью подвергает сомнению источники «продиктованные победителями», и заявляет о существовании внутренних тайн ереси, движение апологетической реабилитации катаризма, слишком открытое к поэзии, к романам, но также и к эзотерике - и именно эта тенденция завоевала рынок. Мы знаем и другие подобные исторические феномены, переживающие такую же фантасмагорическую «реабилитацию»: например, друиды или тамплиеры. Эта безумная эзотерическая тенденция, как это не парадоксально, регулярно подпитывает и играет на руку первой, официальной тенденции.
Теперь понятно, чем объяснялось замечание Жака Монфрина в 1967 году: катары были темой слишком несерьезной для исследователя, и тем, кто хотел всерьез заниматься наукой, он не советовал ими увлекаться.
3. Изучение комплекса источников
Однако, реальная ситуация не была так безнадежна, как следует из этого краткого очерка. Существовал и третий путь. Были серьезные ученые, работавшие в этом направлении, и добивавшиеся успехов - тем более, что на свет стали появляться новые источники. В середине 20 века доминиканский эрудит Антуан Дондейн открыл и опубликовал два чрезвычайно важных фрагмента аутентичных катарских книг: Книги о двух началах и Латинского или Флорентийского Ритуала. В свою очередь Кристин Тузельер опубликовала фрагмент из Анонимного трактата катаров. В 1959 году Рене Нелли перевел на французский язык и опубликовал с комментариями Писания катаров, собрание катарских текстов, известных на то время; в 1975 году он написал свою главную книгу, Философия катаризма. В 1977-1978 гг. Жан Дювернуа опубликовал свою Сумму в двух томах: Катаризм. 1 Религия катаров; 2 История катаров - исследование, которое впервые опиралось на собрание всех источников. Начиная с 1965 года (публикация Реестра Жака Фурнье), тот же ученый начал методическую публикацию архивов Инквизиции Юга. Еще через десять лет Эммануэль Ле Рой Лядюри в своей знаменитой Монтайю, окситанская деревня провел фундаментальное социологическое исследование верований еретических верующих. В то же самое время молодая средневековая археология, наконец-то, определила, что авторство великих «головокружительных цитаделей» вдоль арагонской границы принадлежит архитекторам короля Франции, а также стала интересоваться таким феноменом, как «окситанский каструм», основой южной социальной общности в целом, и особенно общности у катаров.
Мне повезло принадлежать к поколению, которое пошло по следам Рене Нелли и Жана Дювернуа на этом «третьем пути», изучающем катаризм ради него самого и исходящем из его собственных слов. В последней четверти 20 века, если не смотреть исключительно через призму антикатарских архивов, можно, наконец, подвести итог, что катаризм - это знаменательный исторический феномен, хорошо документированный многочисленными и разнообразными источниками: полемикой Римских ересиологов, собственно катарской религиозной литетурой (два трактата и три ритуала), юридическими архивами Инквизиции (реестры допросов и приговоров), к которым можно добавить еще и другие письменные (дипломатические, литературные) и археологические источники. Отныне точка зрения победителей уравновешена точкой зрения побежденных, многие из которых говорят от первого лица. Фактически, больше не существует никаких препятствий к применению критического исторического метода к изучению катаров, потому что только он осмеливается сказать истинное слово в пользу этого изучения… Главной проблемой остается не недостаток, а наоборот, слишком большое количество источников, которое обязывает историка к долгой и трудоемкой работе. Здесь даже нужен целый штат историков. Конечно же, каждый работает со своим светильником, но в контакте с коллегами, обмениваясь и обсуждая свои открытия - какое, однако, счастье эти междисциплинарные коллоквиумы и семинары! И, кроме того, нужна настоящая дружба…
Когда я вернулась, начиная с 1982 года, к моим ранним еретическим влюбленностям и изучению катаров, после того, как работала хранителем архивов Франции, упорядочивая их, у меня появился шанс возглавить небольшой центр специальных исследований, Центр Исследований Катаризма, основанный в Каркассоне Рене Нелли. Это позволило мне сделать мою собственную работу составной частью настоящего коллективного труда. Понемногу этот коллектив устанавливался и укреплялся, привлекая к своей работе многих исследователей из-за рубежа. С 1983 года появилось издание Ереси, а между 1989 и 1998 гг. ежегодно проходили коллоквиумы.
Труд историка, использующего критический метод, требует определенных правил применения этого метода, которые могут разниться в зависимости от источника или типа источника, но при этом приводят к пониманию как каждого из источников, так и их целостности. Очень важно постоянно не упускать из виду, какова природа документа, над которым ведется работа: каково его происхождение? его цель? его оценка описываемых еретиков - негативная или позитивная, и в какой степени? Нет ли в этом документе интереса что-либо загримировать, уменьшить или увеличить, умолчать о чем-либо или исказить? Начиная от общего обозрения собрания источников, каждый из них следует проанализировать и сравнить с другими, выявить различный контекст, в который каждый из них вписывается, и только тогда можно начинать историческую расшифровку катаризма.
- Прежде всего, следует идентифицировать интересующие нас группы людей. Что имеется в виду? Разные типы источников определяют этих людей по-разному и дают им очень разные названия. Как их определить и распознать? Только определением контекста источников и с помощью тщательного сравнения документов можно выявить, что еретики, патарины, публикане, альбигойцы, фифлы, манихейцы или апостолы Сатаны, выявленные в 12 столетии в антикатарской полемике, это то же самое, что апостолы, христиане или Добрые Люди катарских ритуалов 13 столетия - и различить их среди обширных и туманных еретических движений того времени.
А чтобы сделать это в контексте работы над источниками, нужно выявить наиболее точные критерии, по которым можно охарактеризовать эти группы еретиков. Лично я основываюсь на четырех таких критериях, чтобы определить тех, кого обозначают словом «катары». 1) Церковная организация смешанного типа (священнический и монашеский чин) во главе с епископами; 2) Практика крещения покаянием и Духом Святым путём возложения рук; 3) Докетизм, концепция чисто божественной природы Христа; 4) Дуалистические тенденции интерпретации Писаний. Например, поскольку можно установить идентичность изречений, приписываемых рейнским «апостолам», сожженным в 1143 году, с трактатами и ритуалами окситанских и итальянских катаров 13 века и с обрывками проповедей последних Добрых Людей 14 века, и поскольку между ними существуют и другие явные и действительные исторические связи, следует считать, что это - одна и та же группа лиц. Подобным образом можно обосновать и гипотезу о том, что другие группы (существовавшие до них, «протокатары» 11 века, или находившиеся в других регионах - богомилы православного христианства), имеющие те же, идентичные характеристики, являются частью именно этого большой религиозной семьи.
- Далее, после согласования применимости определенных терминов, которое является не более чем договоренностью между историками (следует ли называть этих людей катарами?), нужно начать изучение этих групп самих по себе. Благодаря многочисленным катарским и антикатарским текстам можно постичь их религиозное бытие и понять, что совпадений между ними намного больше, чем противоречий. Их практика и социальное бытие хорошо видны по многочисленным юридическим источникам - однако, никогда нельзя пренебрегать перекрестным сравнением этих источников. Наконец, эти источники следует поместить в различных контекстах, в которых они были созданы, начиная, конечно же, от религиозного - выявляя ересь по сравнению с практикой и растущей догматизацией средневековой Церкви, и заодно сличая ее с образцами ранней Церкви. Кроме того, следует учитывать и собственно исторический контекст: экономический (реальное состояние «окситанской цивилизации» перед крестовым походом), политический (образование централизованных монархий), социальный (окситанский феодализм и специфика каструм…), идеологический (понтификальная теократия, Рим и Сито, доминиканцы и Инквизиция) и т.д.
- И только после этого можно попытаться расшифровать ересь, оценить ее место, ее роль и смысл в историческом контексте этого периода. Этого нельзя делать без предварительного анализа.
Вот почему, после сорока лет работы над источниками катаризма, я считаю ложной и произвольной одну из современных тенденций, преимущественно наследующую уничижительное видение католической историографией первой четверти 20 века и осовремененной деконструкционизмом 90-х годов. Этой тенденции следуют некоторые мои французские коллеги, пытающиеся показать феномен катаров в историческом аспекте без предварительного его изучения. Некоторые выглядящие соблазнительными постулаты не выдерживают критики, если подходить к ним методологически. Отрицать априори, что катары обладали церковной структурой - это значит игнорировать как полемические источники 12-13 веков, так и ритуалы катаров 13 века, а заодно и всё собрание архивов Инквизиции. Утверждать, что ересь была всего лишь изобретением клириков, пытающихся оправдать свои претензии на теократическое доминирование в христианстве, это всего лишь абсолютизировать один из аспектов этого вопроса и игнорировать все исследования в области ереси. Это значит - игнорировать все собрание источников, показывающих нам, что сами еретики сопротивляются быть сведенными к простым фантазмам - поскольку они предпочитали свидетельствовать о своей вере до самого конца, до костра…
4. Как использовать архивы Инквизиции
Решительный поворот, потрясший основы моих трудов о катаризме, наступил в 1990-х годах, когда в поисках информации для своей книги Катарские женщины я начала - чтобы уже больше никогда не прекращать - изучать архивы Инквизиции. До того времени я в основном изучала религиозные источники ереси, особенно пять книг катаров, открытых во второй половине 20 века. И мне показалось, что эта моя маленькая личная революция пост-фактум открыла для меня настоящую внутреннюю логику. И потому я позволю себе единственный совет начинающему исследователю ереси - не приступать к изучению архивов Инквизиции до тех пор, пока вы тщательно не проработаете общие религиозные источники катаризма. Потому что подступы к архивам Инквизиции требуют постановки точных методологических проблем и прекрасного предварительного знания катаризма. Только тогда это изучение приведет к действительному просветлению и позволит избежать ложных выводов.
Прежде всего, эти источники особенно многочисленны. Тысячи, многие тысячи показаний (более 5600 показаний только в манускрипте № 609), сотни приговоров, вынесенных десятками инквизиторов Тулузы, Каркассона, Альби, Памье между серединой 13 века и первой третью 14 века - не говоря уже об арагонской и итальянской Инквизиции. Но впечатление от этой массы документов, способной, как кажется на первый взгляд, четко показать нам еретическое общество, является иллюзорным. Вся эта масса - это всего лишь остатки, где-то одна пятая от собрания архивов южной Инквизиции еретических извращений: четыре пятых пропали. Потому иллюзорной является всякая попытка обобщения, в том числе процентного, за исключением конкретных случаев - определенной деревни, определенного года. Иллюзорной также является попытка картографического восстановления катаризма. Всё, что у нас есть - это архипелаги, оставшиеся от утонувшего материка… Потому стоит остерегаться всякой генерализации: например, если в городе Альби в 1285 году насчитывалось 5 % населения верующих катаров, то это не значит, что во всей Окситании 13 века было только 5 % верующих… Напротив, если подавляющее большинство населения Ма Сен-Пуэлль, во главе с сеньоральным домом, в 1240 году были катарами, нельзя делать вывод, что вся Окситания 13 века имела такую же статистику.
Руководствуясь подобными идеями, хотя и в более общем контексте, я призываю также учитывать инквизиторскую логику, которая руководствовалась своими расследованиями и своей двойной кодификацией, просеивая всё через сито допросов и регистрируя на свойственный ей канцелярский манер. Следует исправлять их деревянный язык: еретик = Добрый Мужчина / Добрая Женщина; поклоняться = совершать melhorier; обряд еретикации = consolament и так далее. Следует также исправлять перспективы, потому что здесь, как и во всяком католическом источнике, специфическим образом расставлены акценты - на доктрине, на дуализме, презентуя ересь с точки зрения ортодоксии, придавая ей доктринально-догматический образ, которым она не обладала - что видно, если изучать аутентичные источники катаров.
Работая над архивами антикатарской Инквизиции, особенно важно понимать, что представляют собой на самом деле реестры допросов и приговоров: продукты реальных инквизиторских расследований, плоды полицейского следствия в недрах общества, быстро организовавшегося в подпольные сети. Следует помнить, что поднимались целые народные восстания, чтобы уничтожить и разорвать эти документы, так ужасно всех компрометирующие. Что еретические верующие называли Инквизицию «Несчастьем». Что этот тип источников нужно рассматривать как информацию, данную вынужденно, под давлением, и потому по своей природе стремящуюся к минимизации. И если мы ее читаем, то только потому, что к несчастью, люди не смогли этого скрыть, а вынуждены были признаться или донести. Допрашиваемые, чтобы выжить, чтобы спасти то, что можно было спасти, пытались применять разные стратегии защиты. Некоторые лгали напропалую, несмотря на большую опасность. Другие кое-что выдавали, пытаясь за многочисленными мелочами утаить главное. Потому я призываю всегда иметь в виду, что информация, которую удается нащупать, очень относительна. Что следует постоянно определять контекст, чтобы попытаться выявить достоверность этой информации. И, естественно, не забывать пользоваться здравым смыслом…
Например, в рукописи № 609 Муниципальной Библиотеки Тулузы, реестре инквизиторов Бернарда де Ко и Жана де Сен-Пьер, которые прочесывали Тулузэ, Лаурагэ и Нижнее Альбижуа между 1244 и 1246 гг., указывается, что в приходе Верден-Лаурагэ не было никаких еретиков. Всё население единогласно заявило инквизиторам, что оно ничего не знает о ереси. Это можно объяснять по всякому, если не проводить углубленного анализа - например, тем, что близость аббатства де Сен-Папуль отпугивала от этих мест еретических проповедников, как это, кажется, было в случае крупных епископских городов… Но если прибегнуть к контексту, становится заметно, что население самого Сен-Папуль, в то же самое время, как и население всех соседних приходов, отягощено ересью. Отчего же такое исключение для Верден-Лаурагэ? Если мы посмотрим на приговоры инквизитора Бернарда Ги за период с 1305 по 1312 год, то увидим, что всё население Верден-Лаурагэ, через 50 лет после Монсегюра, осталось глубоко верующим и защищало последних Добрых Людей; что в те годы подавляющее большинство населения этого прихода предстало перед инквизитором Тулузы, и десятки и десятки людей были осуждены на ношение желтых крестов, на Мур и на костёр за вторичное впадение в ересь. Неужели следует предполагать, что во второй половине 13 века, когда преследуемый катаризм загнали в глубокое подполье, люди Вердена неожиданно поголовно обратились в ересь? На самом деле ясно другое: в 1245 году всё население уже было еретическим, и потому оно могло организовать объединенный фронт перед инквизитором - они отрицали всё, никто никого не выдал, и потому они не оставили инквизитору ни одной нити, чтобы он мог начать следствие. Начинающий историк, чтобы не попасть в ту же ловушку, не должен делать слишком быстрых выводов об отсутствии ереси в данном приходе.
Реестры Инквизиции очень изменяются с течением времени, зачаточные в середине 13 века, они постепенно становятся более подробными, пространными, богатыми на разнообразнейшие факты - социологические, экономические, культурные, религиозные, и главное, человеческие. Реестры начала 14 века, фрагмент следственных дел Жоффре д’Абли, инквизитора Каркассона и графства Фуа (1308-1309), приговоры Бернарда Ги, инквизитора Тулузы (1307-1323), следственные дела Жака Фурнье, епископа и инквизитора Памье (1318-1325) открывают перед нашими глазами повседневную жизнь полицейской травли и подпольной веры. И сами подследственные начинают отличаться друг от друга, приобретать индивидуальность и человеческие черты. Знаменитый реестр Жака Фурнье, в особенности благодаря изданию и переводу Жана Дювернуа, стал благодатной и плодородной почвой для многочисленных университетских исследований.
Однако видимая легкость прочтения этого типа источников побуждает меня к осторожности. Никогда не следует рассматривать ни одно показание, ни одно свидетельство, вместе с содержащимися в них историями, как такие, изолированные от исторического контекста. Они должны занять нужное хронологическое место: с самого начала нужно избегать смешивания известной зачистки в Монтайю 1309 года с процедурами Жака Фурнье, происходившими через десять лет после того. Что это за показания, даются ли они перед Жоффре д’Абли или Жаком Фурнье? Что уже знает инквизитор, предупрежден ли подследственный, кто на него донёс? И самое главное, кто говорит? Нужно анализировать каждое свидетельство на предмет того, что известно о допрашиваемом и подозрениях против него, а также об обстоятельствах его явки в суд.
Пренебрежение такими основными предосторожностями привели в начале 20 века к зарождению мифа - всё еще достаточно живучего - о вырождении и фольклоризации позднего катаризма. Вот таким образом, без критического подхода, размышления крестьян из Монтайю, после того, как они пятнадцать лет не встречали ни одного Доброго Человека, или вообще не видели Добрых Людей и не слышали их проповедей, прочитываются современными комментаторами как последний всплеск теологических рефлексий катаров после столетия преследований. Но это не слишком хороший исторический метод, когда на первый план выдвигается, скажем, свидетельства Раймонда Делейра, из Тиньяка, который никогда не встречал Доброго Человека и имел о ереси очень туманные представления, ограничивающиеся тем, что ему как-то сказал кто-то из его дальних родственников. В 1322 г., когда практически не осталось уже ни одного Доброго Человека, а большинство из них были пойманы и сожжены более 10 лет назад, он говорит Жаку Фурнье, что около двадцати лет тому, где-то в 1300 году, его кузен Гийом Делейр, когда он вместе с ним стерег скот, сказал ему, чтоб он позволил мулам есть наливающиеся зерном колосья, «потому что у мула точно такая же душа, как и у владельца этого поля» (ЖФ, 627). Но абсолютно нельзя приравнивать к этому свидетельству, самому по себе отличному для написания статьи о сельской ментальности того времени, но которое не повторил ни один катарский проповедник, например, показания молодого клерка Пейре де Гайльяка в 1308 году перед Инквизицией Каркассона. Последний очень подробно и содержательно передает высокоученые теологические проповеди Добрых Людей Пейре и Жаума Отье, которые он слушал за несколько лет до того.
Тем не менее, именно этот тип «этнографических» свидетельств, используемый без исторического подхода и без сравнения ни с другими свидетельствами, ни, тем более, со всем комплексом источников, породил тот самый лейтмотив, который и сегодня является достаточно сильным течением в историографии и пытается примитивизировать ересь. Лейтмотив, упорно утверждающий, что катаризм исчез не в результате репрессий, но вследствие «своей внутренней доктринальной слабости».
Но когда изучаешь фрагменты проповедей последних окситанских Добрых Людей, переданных нам непосредственно некоторыми из их верующих, дающих показания перед Жоффре д’Абли или Жаком Фурнье, наоборот, испытываешь потрясение, видя это удивительное постоянство и правильность, и не только в области литургических еретических практик, но и катарской теологической рефлексии. И пастух из Монтайю, и нотариус из Лордата, и аристократ из Тараскона, передавая слова, исходившие из уст Пейре и Жаума Отье, приводят фразы, явственно выглядящие как отзвук и углубленное развитие старинных источников. Я могу привести вам множество примеров с наглядным созвучием между свидетельствами перед Инквизицией 14 века, катарскими книгами 13 века и даже антикатарскими опровержениями 12 века. Не является ли подобное постоянство основных тем проповедей катаризма, на первый взгляд несколько тормозящее развитие религиозности катаров, на самом деле, в эпоху драматического 13 века, признаком становления этапа эффективного сопротивления жестоким инквизиторским преследованиям?
Заключение
Прошу простить меня за это долгое растекание мыслию по древу, особенно по поводу инквизиторских источников 14 столетия, которые вот уже более десяти лет являются для меня любимым полем исследований. Я бы могла говорить об этом часами. На самом деле, достаточно было бы попытаться сказать вам несколько простых вещей: это, во-первых, проблема метода, и даже на неверной и колеблющейся почве катаризма вполне можно опереться на простой и требовательный «метод критической истории». Прежде всего, с учетом перспектив коллективного и междисциплинарного труда.
А еще оптимизм. Это хорошая работа, открывающая прекрасные перспективы, и она еще долго останется такой. Новыми людьми овладевают смелые призвания. Нас ждут многочисленные документальные источники прекрасного качества, которые еще недостаточно изучены; и в глубинном смысле это очень полезная и благодарная работа. Полезная, потому что работая таким образом с Историей, можно демонтировать древние механизмы власти, исключения и отвержения других. Благодарная, потому что наградой является уже то, что ты видишь прячущиеся в текстах надежды людей, живших до тебя, и они говорят с тобой, словно братья. И всегда, говорим ли мы о механизмах репрессий, или разорванных узах солидарности, мы говорим о самих себе.
Источник
http://blp.free.fr/entretiens/abrenon.html
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-05-08 11:09 am (UTC)no subject
Date: 2008-06-20 10:08 pm (UTC)Я бы ее давала почитать тем, кто вообще к катаризму не имеет никакого отношения - очень характерная, выпуклая иллюстрация к тому, как важно аккуратно работать с данными. То есть для историка - с источниками :)
no subject
Date: 2008-06-21 06:39 am (UTC)С уважением