credentes | Вместо воскресных размышлений (Reply)

Или если уж зашел разговор о смертной казни.
Отрывок из романа Зои Ольденбург "Les brules"

Странными бывают подчас пути к спасению. В молодости репутация Рикорда была столь ужасной, что родители Арсен плакали от отчаяния в день свадьбы своей дочери. Он был драчливым, нетерпеливым и чрезвычайно вспыльчивым, всегда готовым вынуть нож или швырнуть кому-нибудь в лицо перчатку. Его охватила такая внезапная страсть к Арсен, что никто, кроме самой Арсен, не верил, что она может долго длиться. Но они оказались лучшей парой, чем многие, хотя отношения их были далеки от совершенства: любовь, связующая жену и мужа была столь свирепа, что вызывала настоящие страдания. Хотя дело было не в ревности и не в недоверии, но они по десять раз на дню мучили друг друга до такой степени, что подчас им хотелось умереть. За шесть лет они родили пятеро детей, сильных и красивых. И когда ему исполнилось тридцать лет, Рикорд получил видение от Бога, причем самым жестоким образом.

Он поехал в Каркассон, с несколькими друзьями и родственниками, чтобы принести оммаж виконту за свою землю, как того требует обычай. Именно в этот день на главной площади города должна была состояться казнь, и там уже собиралась огромная толпа. Монтгейлы и их друзья, сидя на лошадях, были в более привилегированной позиции, чем другие, чтобы любоваться этим спектаклем; из любопытства они остановились у дверей большого дома в двадцати шагах от эшафота.

Приговоренный был опасным бандитом, осужденным за убийства, изнасилования и великое святотатство, и потому его смерть долженствовала быть тяжелой. Его привели на площадь со скованными руками и ногами, и толпа забрасывала его камнями и отбросами, пока он проходил мимо. У подножия эшафота его ожидал священник, державший распятие. Палач и помощники были заняты тем, что проверяли, свободно ли крутится колесо, выкладывали щипцы и готовили свинец, который подогревали в котле, поставленном на треножник. Человек не обращал внимания на священника; он смотрел на палачей, очень внимательно, приоткрыв рот, словно испуганный ребенок, которого собираются сечь розгами. Перед тем, как он взошел на эшафот, с него сняли оковы. Он широко перекрестился, и пошел навстречу палачам со смиренной покорностью, будто бык на бойню.

Рикорду отчаянно хотелось отвернуть голову, но он не мог оторвать глаз от лица этого человека. Бандит был большим, сильным человеком, привыкшим к физической боли; он явно не первый раз побывал в руках палачей. Его ноздри были вырваны, а на правой щеке и обоих плечах виднелись следы раскаленного железа. Сначала он просто стискивал зубы и стонал. Но когда палачи вырвали щипцами куски мяса из его рук и ног, и в эти раны стали лить расплавленный свинец, он утратил контроль над собой: он откинул голову назад и взвыл, как дикое животное. Самый звук его голоса был ужасен; казалось невозможным, чтобы хоть одно живое существо могло издавать подобные звуки более десяти секунд и не умереть от этого.

Когда его привязали к колесу, он продолжал кричать. При каждом повороте колеса, Рикорд видел как его залитое кровью лицо в обрамлении поседевших у него на глазах волос движется мимо него сверху вниз; его рот словно искаженное бесконечное О, его огромные, преисполненные муки и мольбы глаза: они молча кричали Остановитесь, что вы делаете со мной? И почему, почему? С другой стороны колеса свисали его руки и ноги, тонкие вялые мешки чернеющей, окровавленной плоти, с торчащими из мяса костями.

Рот человека сделался бескровно-синим, и все дергался словно в агонии, а его потерянные, разбитые глаза казалось, неотступно молят о помощи. Что-то случилось внутри Рикорда, он сам не мог понять, что именно. Почему черты этого мучимого человека внезапно осветились словно красноватым светом и начали приближаться к нему? Каждый мускул и нерв его тела были напряжены так туго, что он чувствовал их вибрацию, как если б они были натянутыми до предела веревками. И внезапно раздался словно бы трубный глас, возопивший: «Ах, брат, брат, прости нас!» Он даже до конца не понимал, что это его собственный голос.

Один из кузенов схватил его за руку и сказал ему, что он не в себе.

Но к этому моменту Рикорд был полностью охвачен тем, что люди впоследствии назвали его «безумием»: он направил лошадь на толпу, чуть не передавив детей и женщин. Он высоко поднял руки над головой и кричал: «Прекратите это! Убирайтесь отсюда, вы все! Это с вашим братом, с вашим отцом вы поступаете так! Как вы можете причинять такие мучения хоть одному живому существу?»

Он кричал эти слова громовым голосом, поднявшимся над барабанной дробью, над воплями казнимого, над звоном колоколов на церковной колокольне. В течение нескольких секунд все умолкло. Колесо перестало вращаться, палачи опустили свои палицы. На какой-то обломок секунды Рикорда настигло видение: казалось, всепожирающий огонь охватил сердца и утробы каждой живой души на площади. Огонь сострадания, сжигающий его самого, хоть и на короткое время, снизошел и на них всех.

Он пришпорил коня и выехал из города, не глядя ни на кого; и такой огонь гнева сверкал из его глаз, что солдаты у внешних ворот не осмелились ни остановить его, ни даже спросить его имени.