Подстрекатель. Продолжение 2.
May. 22nd, 2011 02:16 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
6. А ля герр ком а ля герр.
«Еретики, немало раздражаемые деятельностью Петра, составили против него целый заговор. Несколько итальянских дворян заплатили наемным убийцам, которые и подстерегли проповедника в Великую Субботу 1252 г, когда тот шел из своего монастыря в Комо с несколькими спутниками на Пасху в Милан, по пути распевая пасхальную секвенцию. Брат Доминик, пытавшийся защитить Петра и ненадолго его переживший, рассказал о последних минутах рыцаря веры - тяжело раненый в голову и в грудь, он умирал на лесной дороге, кровью своих ран чертя на земле слово Credo. Мощи его и сейчас почитаются в Милане».
«Незадолго до смерти Петр, охвачен пророческим духом, обратился к еретической аудитории с такими словами: "Я знаю, что меня собираются убить, что деньги уже переданы убийцам. Я не боюсь. Пусть не торжествуют враги веры: после смерти я буду для них куда опаснее, чем при жизни". Он не ошибся: первая стрела Божья по гибели святого попала именно в его убийцу. Этот катарский наемник по прозвищу Карино по праву прозываем "первым чудом св. Петра". Вскоре после убийства, будучи на ложе болезни, он обратился - и по выздоровлении ушел в доминиканский монастырь, где братом-сотрудником окончил свои дни в мире и святости жизни».
Итак, не зная точно подробностей деятельности Петра Веронского как инквизитора, но вполне имея возможность представить себе ее, исходя из приводящих к человеческим жертвам «подвигов» святого в Милане в былые годы и во Флоренции, когда он был не инквизитором, а только подстрекателем, не удивительно, что против него возник заговор среди еретических нобилей. Честно говоря, этих нобилей толком никто не изучал, а ведь они не были врагами порядка и веры, и им было все равно, исповедует Петр Веронский Кредо или нет, а также насколько рьяно он предается аскезе, постится, молится и слушает радио «Мария». Их интересовала непосредственная, _физическая_, а не духовная опасность, которую этот человек представлял для катарского клира - людей, которых они любили, почитали, и которые проповедовали им дорогу Спасения. Только эта дорога отличалась от той, которую указывала Римская Церковь. Они верили в то, что эта запрещенная Церковь, вынужденная уйти в подполье, гонимая и травимая Инквизицией, является подлинной Церковью Христа и апостолов, единственным путем спасения душ в этом мире, единственными вратами в небо. И они боялись лишиться этих врат. Хочу также заметить вскользь, что даже католические полемисты не рисуют нам фигуры «катарских духовных подстрекателей», требующих порешить католического проповедника, пропагандирующего «сатанинскую веру». Отнюдь нет, этим грешат более современные почитатели святого.
Более того, мы являемся свидетелями истории беспощадной борьбы, битвы не на жизнь, а на смерть, где власть редко бывает на стороне преследуемых, к тому же по тем или иным причинам всё больше склоняется на сторону преследователей. Кажущаяся легкость, с которой какое-то время еще жили катарские Церкви в Италии даже после смерти Фридриха, не должна обмануть нас, маскируя реальные условия их жизни. Ведь пока Фридрих II доминировал в великом конфликте, раздиравшем Италию XIII века, катары гибеллинских городов не особо боялись ни Римской Церкви, ни антипатии крупных клириков, ни злобы их трактатов. Однако, во второй половине столетия Инквизиция начала действовать в Италии все более эффективно. Выживание духовного предприятия катарской Церкви, принципиально ненасильственного, происходило в контексте все более и более тотальных гонений, в созданной и поддерживаемой Инквизицией атмосфере всеобщего доносительства. Даже при содействии гибеллинов, когда условия были не так уж плохи, и то грозила опасность. И верующие хотели защищать дело Церкви, несмотря ни на что, ради этого они пошли на убийство, о котором знали прекрасно, что оно - грех. Сами по себе Добрые Люди просто не могли выжить. Их положение не позволяло им лгать или прерывать своё служение. Они были открыты и беззащитны перед лицом всех опасностей. Их миссией – и призванием – было проповедовать Евангелие и спасать души, только об этом они заботились. Их выживание было в руках верующих, которые должны были организовать и постоянно обеспечивать безопасность своих пастырей, иногда без их ведома и даже против их предписаний.
Мы знаем, что Стефано Конфалоньеро (или Конфанонерио), аристократ из Алиате, был организатором убийства, а Гвидото де Сачелла дал 25 лир на его оплату. Этот заговор был направлен против самого Петра Веронского и его коллеги Райнерия Саккони, ренегата, в ту пору инквизитора Павии, чем занялся еще один нобль - Джакопо делла Чьюза. Через посредничество Манфредо Клиторо из Гиссано были наняты убийцы – Карино да Бальзамо и Альбертино Порро, который в последний момент отказался в этом участвовать. Причем Карино был известный профессиональный наемный убийца без всяких про-и-антикатарских симпатий. Согласно показаниям Манфредо, Стефано Конфалоньеро сказал ему, что знатные верующие из Милана (credentes de Mediolano) встретились с ним и решили организовать убийство Петра. (Processus de nece factus anno 1252, ed. J. S. Villa, Archivio storico lombardo 4 (1877) 791. Cf. Galvano Fiamma: “. . . unus de Confanoneriis et plures alii nobiles habitantes circa partes Barlassine conduxerunt quemdam assasinum nomine Charinum qui beatum Petrum interficeret.. . .” Galvano Fiamma Cronica in “La cronaca maggiore dell’ordine domenicano di Galvano Fiamma,” Gundisalvo Odetto, ed. AFP 10 (1940), 329.)
Джакопо делла Чьюза отправился в Павию, чтобы убить Саккони, но не преуспел в этом. Пьетро Веронский в то время был в Комо, и должен был провести там Пасху. 6 (или 7) апреля он возвращался в Милан, поскольку как раз истекал 15-дневный «срок милосердия», который он назначил тамошним «еретикам». Это означало, что жители Милана в течение этих двух недель могли совершить что-то вроде явки с повинной и, спонтанно исповедовавшись, раскаяться и рассказать «все, что знают о ереси, еретиках и их пособниках и защитниках», заслужив, таким образом, своего рода безнаказанность за «преступления ереси». По истечении срока начиналась проверка информации и аресты подозреваемых. Очевидно, что одно это, как предвозвестие возможных доносов и массовых арестов явилось главным поводом этого убийства. На Пасху Стефано, Манфредо и Карино прибыли в Комо и ждали отбытия Петра в Милан. Поскольку он был только один со своим социем Доменико, Манфредо и Карино подстерегли его возле Барлассины. Именно Карино ударил Пьетро Веронского тесаком по голове и ножом в грудь, а также смертельно ранил Доменико. Тот умер через несколько дней в монастыре в Меде, и рассказал, что Петр Веронский произнес перед смертью Кредо, что потом в католических легендах превратилось в написание этого самого Кредо собственной кровью. Прохожие, обнаружившие труп Петра Веронского перенесли его в монастырь Сан Семплициано. Дальше происходит странная история. Карино раскаялся и закончил жизнь светским братом в доминиканском монастыре. Этот факт традиционно приводится как показатель посмертных чудес Петра Веронского, хотя есть версия, что более прозаической причиной раскаяния Карино было желание избежать ответственности за участие в таком громком и резонансном еретически-политическом деле. При этом еще один заговорщик, Даниэле из Гиссано, тоже раскаялся и вступил в доминиканский орден, и даже стал инквизитором, но почему-то этот факт малоизвестен. Кроме того, широкое разглашение раскаяния Карино происходит только через 45 лет после всех событий, а его беатификация вообще относится к XIX веку.
Джакопо делла Чьюза удалось бежать. Манфредо и некий Томмазо были схвачены сразу же и исповедались. Манфредо еще признался в убийстве двух других инквизиторов, Фра Пьетро ди Браччано и Фра Каталано, францисканцев, в Омбрада, в Ломбардии. По-видимому, светские власти таки не хотели вмешиваться в это дело, и Манфредо было приказано явиться к папе на суд, но естественно, вместо того, чтобы послушаться, он бежал, и его дальнейшая судьба нам неизвестна. Никто из убийц не пострадал, более того, источники говорят нам, что большинство их нашло хороший прием и убежище в вальденских Альпах, что в общем, не так уж и неправдоподобно. (Bern. Corio, Hist. Milanese, ann. 1252. Gualvaneo Flammac. 286 (Muratori, S. R. I. XI. 684).