credentes | Жан Дювернуа. Религия катаров. Ч. II Р. VII. Cоциология. Продолжение 6

VII.3. КАТАРСКИЙ ПЕРЕВОРОТ.

Априори трудно понять каким образом религия с такой подробной догматикой и традиционными – и даже архаическими – правилами, могла приобрести в эпоху своего расцвета революционный характер. Впрочем, сложно не осознавать того, насколько иллюзорными были бы формулировки любых сравнений между религией и общественными структурами или тенденциями в столь зыбких рамках, как Болгария X ст., Рейнские земли XII ст., и Босния XIV ст. А все же придется нам это сделать, чтобы найти ответ на две теории, которые нельзя обойти молчанием.

Первая из них – это оправдание Крестового похода и Инквизиции, которое появляется в трудах католических историков начиная с конца предыдущего столетия.

Осуждая брак, светское правосудие и принесение присяг, катаризм якобы подрывал установленный общественный порядок, и представлял собою явление «революционное и анархистское»^¹. Таким образом, репрессии были оборонительной реакцией со стороны тогдашнего общества, и прежде всего, Церкви.

Второй тезис, достаточно новый, выворачивает наоборот те же данные. Это не ересь должна была привести к революции, но наоборот – революционная тенденция приобрела форму ереси. Просто последняя была единственной подходящей к тогдашней ментальности формой бунта угнетенных против властных институций: феодализма и Церкви.

VII.3. 1. КАТАРИЗМ И ИНСТИТУЦИИ.

Легко вообразить себе, что апогеем догматики является катарское общество, лишенное социальных уз, брака, семьи, правосудия, неспособное к отражению внешней агрессии, без присяги, гарантирующей валидность договоров. Намного труднее обосновать, опираясь на исторические факты, реальность таких опасений.

Возможно, катаризм и мечтал в эсхатологической перспективе о всеобщем обращении, после чего наступил бы конец времен. Однако, в практическом плане, он рассчитывал, что distardacio, то есть опоздание, которое рьяно старалось причинить злое начало, будет чувствоваться еще долгое время.

Потому он соглашался, как и официальная Церковь, на весьма ограниченное количество совершенных. Его поведение в области монашества и духовенства было точно таким же, как и поведение Церкви. Современные ему католические полемисты упрекали его не в предписывании целибата, постов и ненасилия, а в том, что эти предписания и запреты выводятся из неверных теологических предпосылок. Говоря о мясной пище, святой Бернар пишет:

Воздерживаюсь от употребления мяса, потому что насыщая тело, питаешь похоть… Иначе у еретика… Он поступал бы верно и по-христиански, если бы избегал мяса не потому, что оно происходит от совокупления, а потому, что к нему приводит.^²

Если речь шла о запрете применения насилия, то можно уподобить лицемерную формулировку, употребляемую совершенными для позволения убить предателя в их отсутствие^³, формулировке предания Церковью виновного светскому трибуналу: «горячо его умоляя, чтобы действовал он в твоем случае, не доходя до смертной казни или калечения».

Мы уже говорили о мировых соглашениях, которые заключала катарская иерархия Лангедока для предотвращения споров, а также о ее посредничестве в гражданских делах. Позже мы присмотримся к поведению катарских обществ, вынужденных вести войны. На самом деле там нет ничего особенно революционного.

С конца XIII века совершенные не колеблются склонять молодых верующих заключать браки, чтобы сохранить практикующие семейные очаги, где могли принимать катарскую Церковь, и где хранили бы веру^⁴. Можно счесть это нелогичным или чрезмерным либерализмом, но уж ни в коем случае не переворотом или побуждением к пороку.

Если речь идет о присяге, то ошибочным было бы мнение, что она представляла в классический период катаризма фундамент юридических отношений par excellence. На нее косо смотрят в куртуазном обществе, которое предпочитало обязательства гражданского права, пакты (conveneza) или «верное слово»^⁵.

Даже тот факт, что в некоторых странах еретиков (как катаров, так и вальденсов) обвиняли в практике тайных оргий, доказывает, что в городках или городских кварталах их нельзя было обвинить открыто в антиобщественном поведении. В конце концов, в документах Инквизиции, где говорится о многих тысячах лиц, нет ни малейшего упоминания о таком поведении.

1 J. Guiraud, op. cit., I, p. 99. - См. C. Douais, Les Albigeois, Paris 1880, p. 253 : « если этой позорной ереси удалось бы как следует укорениться то земля Лангедока, безлюдная и пустая, стала бы вскоре огромным полем мертвецов» ; p. 265 : « эта секта, доктрина которой была в таком противоречии со всяким социальным порядком».

2In Cantica, sermon 66.

3Cм. supra, p. 226. (Речь идет о случае с убийством фальшивого бегина в 1301 г. Далеко не все историки согласны с такой интерпретацией данного сюжета. Счесть, что Пьер Отье предоставил верующим свободу действий, закрыв глаза на убийство, означает признать утрату им монашеского статуса на глазах у всех, с точки зрения его веры; такой поступок был бы равен отречению– прим. пер.)

4J. Fournier, t. I, p. 292-293.

5Cм P. Ourliac, La Convenenza, dans Etudes d'histoire du droit prive offertes a Pierre Petot, Paris 1959, pp. 413422 ; - Id., Troubadours et juristes, Cahiers de Civilisation medievale, VIIIе année, Poitiers 1965, pp. 165-166; - M. Castaing-Sicard, Les contrats dans le tres ancien droit toulousain, Toulouse 1959, passim.

Жан Дювернуа. Религия катаров. Ч. II Р. VII. Cоциология. Продолжение 6

no subject