Жан Дювернуа. Религия катаров. Ч. II Р. VIII. Культура и катаризм. Продолжение 2
VIII.2.2 СЕВЕРНАЯ ФРАНЦИЯ.
В Северной Франции, по крайней мере, в Шампани, мы тоже наблюдаем сосуществование куртуазной поэзии и широко распространенного катаризма. За исключением нескольких стихов хронистов Филиппа Муске и Гийома Бретонского, относящихся непосредственно к преследованиям во Фландрии, мы встречаемся с теми же характерными чертами, что и на Юге: ортодоксия, явно чувствующийся антиклерикализм, а также двусмысленность некоторых терминов.
Точно так же мы часто встречаемся с понятием aombrer, adombrer для обозначения Воплощения; этот факт заслуживает особого внимания, поскольку это слово понимается здесь более как «укрыться, притаиться», чем в окситанском языке.[1]
Можно упомянуть здесь о поэме графа Тибо Шампанского, темой которой является (на этот раз католический) миф о пеликане[2], интересный под тем углом, что его критика духовенства, кажется, направлена против крестового похода (как известно, Тибо уклонился от участия в нем в Авиньоне в 1226 г.):
Deus es ensi comme li pellicanz
Qui jet son nit el plus haut arbre sus
E li mauvais oisiaus, qui vient de jus
Ses oisellons ocit, tant est puanz...
Et se ne fust li essamples de ceus
Qui tant aiment et noises et tancons,
Ce est des clers qui ont lessie sermons
Por guerroier et por tuer les genz..[3]
Еще более интересным является произведение, которое, по мнению издателя, происходит из северной Франции, а его автор прощается со своими друзьями, советуя им, чтобы они пренебрегали земными почестями. Он предрекает им пришествие дня, о котором пророчествовал Исайя, когда алчные люди бросят свою добычу, и завершится выплата дани их горделивому господству (Ис. 14, 3-4), а преследуемые будут жить в мире (2 Фес. 1,7, Видение Исайи 4,15); все, кто был унижен, возвышены будут (Мф. 23,12). Но тот, кто славно служит Богу в милосердии, вере и страхе (Божьем – прим. пер.), ожидая награды от доброго Господа, получит богатства, о которых говорится в святом пророчестве: Не приходило на сердце человеку, не видано и не слыхано того, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9 = Видение Исайи 11,34 лат.). Те, кто служит Богу, будут послушны до самой смерти (Фил. 2,8) ради Его любви, соблюдая закон, который Он установил. Их будут считать худшими в этом мире, именно тот святой и верный народ, который прощает всякому преступнику. Так отправимся же вслед за добрым Странником, который добрался до благой гавани (alec prendre l'erbergerie) прямым путем, не зная ни сомнений, ни страха. Не будем покидать его путь, хотя разбойники расставили на нем множество шпионов, чтобы нас обмануть и повести по ложному следу. Снаружи они кажутся облаченными в одежды кротости, но внутри полны предательства, лицемерия, лжи и обмана (enganeor). По их деяниям обличается их предательство: они провозглашают мир Господень, но как хищные волки жаждут смерти и злых и добрых, ибо следуют за Сатаной.
Христос не желает смерти грешника, Он ласково упрекает и исправляет. Он сошел с небес, чтобы избавить Своих избранников от безумия стремления к доминированию, которое является врагом Ему и тем, кто Ему принадлежит; доминированию, Это доминирование всегда пытается иссушить корни священного древа, рождающего листья, цветы и плоды, что роднят нас с Богом. Вдыхающие аромат благого дерева понимают, чем оно есть, и что такое вода живая, несущая сладостную волну, где корни напиваются и отдыхают… (Откр. 22,2).[4]
Это духовное завещание имеет особые черты: многочисленные цитаты из Писания приводятся с отсылкой на Исайю, что позволяет допустить, что две из них (2 Фес. 1,7 и 1 Кор. 2, 9) возможно почерпнуты из Видения Исайи, а не из св. Павла; обязательства верных быть послушными до смерти; клевета, целью которой являются верные; то, как они прощают злых, несмотря на дух преследований, переполняющий тех, кто провозглашая мир, несет смерть и иссушает древо жизни и источник воды живой.[5]
Очень трудно было бы приписать это произведение какому-нибудь набожному католику, еще раз критикующему некоторых клириков. Хорошие члены Церкви не должны ни расставаться с ней, ни быть послушны до смерти, ни опасаться того, что будут признаны ужаснейшими из людей. В конечном итоге это произведение могло быть написано вальденсом – стихи по поводу клеветы напоминают подобные стихи из Nobla Leicons. Но более правдоподобно, что оно написано катаром, и возможно, в очень трагических обстоятельствах. Особенное сожаление вызывает тот факт, что песнь обрывается как раз в тот момент, когда вступает на стезю аллегории. Но в сохранившемся виде, со своим древом жизни, рождающим folle et flor et fruit (листья, цветы и плоды), она, вероятно, дает нам ключ к ритуальному granar e florir окситанских катаров.
Это все, что можно сказать на эту тему, но и так получается немало, если принять во внимание неполноту текста, неуверенность в авторстве и дате, и даже его неопределенное происхождение[6].
[1]Cм. Godefroy, v° aombrer.
[2]Cм. supra, p. 82.
[3]Ed. Wallenskold, Les Chansons de Thibaut de Champagne, roi de Navarre, Paris 1925, v. 14, 16-19. Бог как пеликан/Который вьет гнездо на самом высоком дереве/А снизу является злобная птица/Ужасно вонючая, и убивает его птенцов…/Не пример ли это тех/Которые так любят ссоры и споры/То есть, клириков, бросивших проповеди/Чтобы воевать и убивать людей (прим. пер.)
[4]Произведение не окончено. Изд. E. Lévy, op. cit., n. 35 supra, pp. 121-123.
[5] V. 375-380, éd. De Stefano, La Noble Lecon des Vaudois de Piemont, Paris 1909, p. 31.
[6]О восточном происхождении текста, согласно Леви, свидетельствуют окончания женского рода на te, употребляемые из-за рифмы, но исправленные переписчиком (например, рифма mesnie, в рук.: mesnee) (Op. cit.,p. 30). Согласно П. Мейеру, рукопис была переписана в Италии, поскольку там употребляется конечное c (вместо z или tz) (Romania, VIII (1879), p. 161). Но эти обоснования достаточно хрупки.
53. L'erotiqueIbid., f 173 r.