![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Жан Дювернуа. Религия катаров. Ч. II Р. VIII. Культура и катаризм. Продолжение.
VIII.1.2 КАТАРСКАЯ ДУХОВНОСТЬ.
Больше всего потрясает при контакте с этой литературой, как и с судебными документами, чисто логический – и даже рационалистический – аспект теологии, который выглядит даже скорее следствием убеждений, чем веры.
Ничего из того, что до нас дошло, не позволяет допускать, что существовала какая-то катарская мистика.
Без сомнения, молчание реестров Инквизиции может казаться связанным с природой этих документов; ведь описание духовных вознесений не является обычным для канцеляристов уголовных трибуналов. Но это бы означало, что мы недооцениваем дидактическую заботу судей. Инквизиция Каркассона оставила нам подробное и нетронутое описание мистического опыта бегинки Напру Боннет из Монпелье[1], или же Лиму Негре из Сен-Поль-де Фенуийет[2].
Набожность такого рода практически отсутствует в катаризме. Можно разве что упомянуть горсть кусочков благословленного хлеба, оставленного совершенной, но это, скорее, памятка или же реликвия, от которых никогда не ожидали исполнения каких-либо чудес[3].
Можно было бы надеяться на личные и страстные описания сыновних отношений совершенных со Святым Отцом или соединения души с Духом-утешителем. Тем временем, все, что мы обнаруживаем в документах, это случай верующей, которая в болестях призывает Духа Святого вместо Девы Марии, или случай совершенного, который, с трудом взбираясь по горной тропе, взывает «Святой Дух, помоги мне!»[4]
Можно было бы считать катаризм чисто светским и интеллектуальным выбором, если бы не столь искреннее эсхатологическое беспокойство, характерное для той эпохи. Верующим или нерешительным человеком движет надежда спасения и счастливого конца. Но к катаризму его склоняет ценность «добрых людей» как посредников, подтвержденная святостью их жизни, а также неопровержимая логика их пропаганды, основанная на Священном Писании.
Кроме сильных духом, остается большая партия людей, балансирующих между ересью и ортодоксией. Среди правящих классов хорошим тоном является даже – по крайней мере в графстве Фуа – признаваться в некоей индифферентности и критическом духе.[5]
Даже если политические обстоятельства – эпоха франко-клерикального доминирования в Нижнем Лангедоке, эпоха сохранения традиций Лангедока в горах верхнего Арьежа – могут объяснить эти различия, однако, кажется неправдоподобным, чтобы движение францисканцев-Спиритуалов могло отвечать ментальности жертв Жака Фурнье, или наоборот, что бегинки Нарбоннэ могли бы прислушаться к аргументов таких агностиков как в Пиренеях, которые считали, что душа – это только кровь, а мир не имеет ни начала, ни конца.
Разумеется, что это проблема глубоко укорененных этнических черт, даже если мода могла сыграть огромную роль.
Мы не находим никаких следов эзотерики. Правда, находящаяся в тексте дублинской рукописи глосса Pater, а точнее, ее первая фраза очень необычна, со всеми этими Добродетелями, Милосердием, Видениями и облаками. Однако внимательный анализ текста демонстрирует, что это всего лишь виртуозная экзегетика, приписывающая целый каскад божественных имен различным спасительным качествам Отца:
Он Отец Светов или же Добродетелей, как говорит святой Иаков в своем письме (1: 17): «Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов.» Он Отец Милосердия, или же Видений, как говорит Апостол Коринфянам (2 Кор, 1:3): «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия…». Он Отец Духов, как святой Павел говорит Евреям (12:9): «не гораздо ли более должны покориться Отцу духов, чтобы жить?»… И должны мы знать, что этот Господин – Отец Светов и Милосердия, или же Добродетелей, Видений и Духов, как одновременно Отец всяких иных субстанций, или же существований, душ, сердец и тел. Именно об этом свидетельствует святой Павел, говоря: « от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф.3:15; 4:6)… Небеса, то есть, Добродетели, посылают оттуда благодать на облака, то есть Видения; а последние, окропленные росою Добродетелей, посылают дождь, то есть благословление, на землю, или на Духов, и благодаря этому Духи, окропленные благословением Видений, принесут Спасителя в своей субстанции, как говорит пророк Исайя: «Кропите, небеса, свыше, и облака да проливают правду; да раскроется земля и принесет Спасителя!»(Ис.45:8), и т д. [6]
Кроме того, этот фрагмент, кажется, весьма разнится от глоссы Pater из Флорентийского Ритуала, которая является практически парафразой[7], однако можно заметить, что последняя не исключает аллегорических поисков, хотя едва намечает их план: «Qui est in celis” – означает, тот, кто живет в святых[8], или же в Небесных добродетелях… - In Secula – означает в небесных созданиях[9]…
Текст, находящийся в дублинской рукописи, имеет очевидный гностический привкус. Однако целью автора не является разработка мистики, которая позволила бы ему установить более тесный контакт со Святым Отцом. Скорее, он желает сосчитать, после классификации, наибольшее количество всевозможных «авторитетов», которые, будучи гностическими уже в Писании, одновременно представляют собой загадки, которые надо разгадывать, и дают неисчерпаемые возможности развития[10].
VIII.1.3 КАТАРИЗМ КАК «RELIGIO».
Историки, пишущие о катарах, изначально в качестве исходного пункта приняли перечисление всех движений, которые сотрясали Церковь с начала XI века и в целом ею осуждались. Недавно была понята необходимость прибавить к ним еще и другие движения, влившиеся в течение официальной Церкви под видом новых орденских правил или реформ прежних структур. И, наконец, стали размышлять над отсутствием таких осуждений во времена Грегорианской реформы[11].
Теолог или логик мог бы сказать, что катаризм принципиально отличается от этих движений, независимо от того, приводили они в монастырь или же на костер.
Если же мы, однако, внимательнее присмотримся к тогдашним свидетельствам, то будем вынуждены признать, что он дал рецепт хорошей смерти и спасения, позволяющей определенной элите, вдумчивым или недовольным господствующими обычаями[12], пользоваться наиболее «доказанным» ритуалом пересечения последней черты: принятием монашеских обетов, вступлением в religio. Мы уже говорили о колебаниях лангедокских господ, которые выбирали на смертном одре между consolamentum и цистерцианским аббатством. Конечно, катаризм имел то преимущество, что предлагал доступное материально решение вопроса, открытое наибольшему количеству людей. Он был в этом предшественником нищенствующих орденов, которые привлекли толпы людей в XIV веке, когда они смогли открывать кладбища.
Эти утверждения не отнимают ничего от искренности веры, вдохновлявшей членов катарской Церкви, как совершенных, так и верующих. Наоборот, они подчеркивают то, что речь шла собственно о вере, и что для них эти убеждения, ритуалы и возможности спасения стоили того, чтобы дать бой самым жестоким преследователям. Независимо от неудовольствия относительно нового интеллектуального маньеризма, вовсе не для улучшения судьбы ткачей катары восходили на костер.
[1]Doat XXVII, ff°s 51 r° - 79 v°, документ имеет практически медицинскую ценность.
[2]Doat XXVII, ff°s 216 r° à 220 V . Персонаж традиционно и неверно считается катаром.
[3]Cм. supra, p. 216.
[4]Doat XXV, f° 60 V ; - J. Fournier, III, p. 141.
[5]Cм. J. Fournier, III, pp. 54 и далее.
[6]Цит. По Вульгате, находящейся в Библии Тысячелетия - Ed. Venckeleer, op. cit. ,11, pp. 763-764.
[7]Cм. Venckeleer, ibid., p. 789.
[8]Изд. Dondaine, Le Liber, op. cit., p. 152.
[9]Ibid., p. 154.
[10]Насчет наиболее необычных Небесных добродетелей, visitancas и милосердий, достаточно глянуть на их соответствие словам visito. visitatio, misericordia, чтобы понять цель экзегета.
[11]По этим вопросам см. классическое исследование H. Grundmann, Religiose Bewegungen im Mittelalter, Hildesheim 1961.
[12]Осуждаемым, как известно, и самой Церковью.